Вернувшись к машине, телохранитель открывает заднюю дверцу и что–то говорит. Веха вылезает наружу и, придерживая кепи из–за порывов ветра, направляется к стеклянной телефонной будке в восточном конце зоны отдыха. Войдя в будку, он сразу вставляет заранее приготовленную пластиковую карточку. Идиот, отмечает про себя Бахман. Хотя, возможно, карточка, как и «вольво», принадлежит не ему.
Не успевает Веха набрать номер, как в нижней части экрана одного из Максимилиановых мониторов появляется имя — шейх Рашид Хасан из Уэйбриджа, которому Абдулла недавно звонил из дома. Но что–то странное успело за столь короткое время произойти с его голосом, который с запозданием и потому не совсем синхронно воспроизводится берлинским центром связи.
Поначалу даже Бахман с трудом разбирает слова. Ему приходится обратиться за помощью к синхрону на соседнем экране. Веха по–прежнему говорит по–арабски, но на жутком уличном египетском диалекте, который, как он, вероятно, полагает, поставит в тупик ухо того, кто может их сейчас подслушивать.
Если так, то он ошибается. Синхронист, кто бы он ни был, — сущий гений. Чешет, как ни в чем не бывало:
Веха: Это шейх Рашид?
Рашид: Да, это Рашид.
Веха: Я Файзал, племянник вашего достопочтенного тестя.
Рашид: Я слушаю.
Веха: У меня есть для него сообщение. Вы можете ему передать?
Рашид (не сразу): Могу. Иншалла.
Веха: Произошла задержка с доставкой протезов и инвалидных кресел в больницу его брата в Могадишо.
Рашид: И что?
Веха: Груз будет доставлен в самое ближайшее время. После чего он может спокойно отдохнуть на Кипре. Вы ему передадите? Его это обрадует.
Рашид: Я передам это своему тестю. Иншалла.
Шейх Рашид положил трубку.
Глава 14
— Фрау Элли, — обратился к ней Брю, с чего всегда начиналась утренняя рутина.
— Мистер Томми, — отозвалась фрау Элленбергер, готовясь к ритуальному обмену репликами. Но на этот раз она ошиблась. Патрон был сама деловитость.
— Мне приятно вам сообщить, фрау Элли, что сегодня вечером мы закроем последний из липицанских счетов.
— Я рада, мистер Томми. Давно пора.
— Я приму заявителя после окончания рабочего дня. Таково его пожелание.
— Сегодня вечером я свободна, так что буду рада задержаться, — сказала фрау Элли с какой–то необъяснимой алчностью.
Ей не терпелось увидеть спину последнего Липицана, или она жаждала познакомиться с бастардом полковника Григория Борисовича Карпова?
— Спасибо, фрау Элли, но в этом нет необходимости. Клиент настаивает на полной конфиденциальности. Впрочем, я буду вам признателен, если вы эксгумируете соответствующие бумаги и положите их мне на стол.
— Я полагаю, у заявителя есть ключ, мистер Томми?
— По словам его адвоката, такой ключ у него есть. А где наш ключ?
— В тайнике, мистер Томми. В замурованном сейфе. С двойным шифром.
— Рядом с несгораемыми шкафами?
— Рядом с несгораемыми шкафами.
— Мне всегда казалось, что наш неписаный закон — держать ключ подальше от сейфа.
— Так было при мистере Эдварде. В Гамбурге вы приняли более мягкие правила.
— Не будете ли вы так любезны принести мне ключ?
— Мне придется обратиться к главному кассиру.
— Почему?
— Второй шифр известен только ей, мистер Томми.
— Разумеется. Вы обязаны поставить ее в известность о предстоящей операции?
— Нет, мистер Томми.
— Тогда лучше не надо. Сегодня мы закроемся рано. Я хочу, чтобы банк все освободили к трем часам.
— Все?
— Все, кроме меня, с вашего позволения.
— Как скажете, мистер Томми.
Возмущение, прозвучавшее в ее голосе, вызвало у него легкую оторопь, тем более что он не понимал причину.
В три часа банк, в соответствии с его указаниями, опустел, и он позвонил Лампиону, чтобы подтвердить это. Через несколько минут послышался дверной звонок. Брю осторожно спустился вниз. На пороге стояли четверо в синих плащах. За их спинами можно было разглядеть припаркованный на банковской стоянке белый минивэн, судя по надписи, принадлежащий электрической компании «Три океана» города Любека. Мы называем их жучками, по понятным причинам, заметил Лампион, готовя его к их нашествию.
У старшего были два совершенно пиратских золотых зуба.
— Мистер Брю? — Он сверкнул зубами.
— Что вам надо?
— Нам поручено проверить вашу систему, сэр, — ответил он, с трудом подбирая английские слова.
— Входите, — пробурчал в ответ Брю по–немецки. — Делайте что полагается, только постарайтесь не попортить штукатурку.
Он устал повторять Лампиону, что банк «Фрэры» весь напичкан скрытыми видеокамерами. Если лампионовским жучкам так уж необходимо увеличить их количество, то почему бы им по крайней мере не воспользоваться имеющейся проводкой? Нет, эту братию, или «наших немецких друзей», как называл их Лампион, такой вариант не устраивал. Битый час Брю, ощущая полную беспомощность, мерил шагами свой офис, пока эти четверо «готовили помещения»: вестибюль, приемную, лестничные пролеты, комнату кассиров, секретарскую, туалеты и даже темницу, которую ему пришлось открыть своим личным ключом.
— А теперь, пожалуйста, ваша комната, мистер Брю. Если не возражаете, сэр, — сказал мужчина с золотозубой улыбкой.
Брю болтался на первом этаже, пока они оскверняли его офис. Однако, как он ни старался, обнаружить следы нанесенного ущерба ему не удалось. И его собственное рабочее место, когда он вернулся, выглядело по–прежнему.
С дежурным выражением респекта на лицах мастера ушли, и Брю, вдруг остро почувствовав свое одиночество, распластался на столе, не желая протянуть руку за стопкой стародавних липицанских бумаг, которые фрау Элленбергер для него оставила.
Но вскоре случилось явление другого Брю, прежнего или нового — не столь уж важно. Брю вернулся. Меряя шагами комнату, руки в карманах, он остановился перед нарисованным от руки генеалогическим древом Фрэров, которое на протяжении тридцати пяти лет ежедневно напоминало ему о его собственной несостоятельности. Интересно, наши немецкие друзья сунули один из своих жучков за эту картинку? Уж не следит ли великий предок за каждым его движением?
Пускай. Через несколько недель шпионить за ним он сможет разве что из зеленушного мусорного контейнера на колесиках.
Развернувшись на каблуках, он оглядел комнату: мой офис, мой рабочий стол, моя дурацкая вешалка с конской головой от «Рэнделла» из Глазго, мой книжный шкаф — не отцовский, не дедовский, не прадедовский. И книжки в нем, даже если я их ни разу не открывал, тоже мои. Пора им уже это понять… вслед за ним. Что хочу, то и ворочу. Могу сжечь, могу продать, могу пожертвовать неимущим.
Кто бы их прижучил? Пока что они меня отжучили, ха–ха.
Произнеся про себя этот легкий вульгаризм и мысленно его обкатав, Брю повторил его уже вслух, на своем рафинированном английском, — сначала для Лампиона, потом для его немецких друзей и, наконец, для всех, кто его сейчас слушал. Они уже подключились? Жуки навозные.
А затем он не спеша начал планировать диспозицию: Исса сидит здесь, Абдулла здесь, я за рабочим столом.
А Аннабель?
Аннабель, пока я здесь хозяин, не будет сидеть в конце класса, уж извините. Она мой гость, и обращаться с ней будут так, как я скажу.
Рассуждая таким образом, он поймал взглядом дедов стул в темном углу, куда сам его задвинул, этакий изысканно резной монстр с венчающим спинку фамильным гербом Фрэров и фрэровской шотландкой, нашитой поверх выцветшей обивки сиденья. После того как Брю выволок стул из ссылки, он бросил на сиденье пару подушечек и отошел, чтобы полюбоваться. Вот так она будет восседать… королева… кто меня потревожит, тому голову с плеч!