— Успокойся, парень! Тебе ничего не угрожает.
Мои мысли были далеко не такими спокойными, как голос Джона. «Ага. Успокойся… Я тут гору трупов в горах оставил, а он… Кто он такой? Рейнджер? В его функции входит арест преступника и конвоирование его в полицию? Или он просто приглашает меня прокатиться с ним на машине, а арестуют меня уже там, куда он меня привезёт?»
Но спокойный тон этого, как оказалось, рейнджера, а самое главное его лояльное ко мне отношение, немного погасили мой пыл. Не все же решения надо принимать сгоряча? Иногда надо и подумать, а заодно и уточнить кое-какие детали. Может всё не так, как кажется? А ещё…
А ещё, этот молчаливый парень спас мне жизнь. И за всё время нашего с ним общения, он не сделал ничего такого, что было бы направлено против меня.
— Ты полицейский? — спросил я Джона.
— Нет. Рейнджер.
Вот и весь ответ. Рейнджер? Кто это вообще такой? Что от него ожидать? Каких действий? Спрашивать о том, куда мы едем, я не стал. А зачем? Я тут не местный. Куда привезёт, туда и привезёт. Я даже и не пойму, куда мы едем, пока мы не доедем. Ну и хрен с ним. Несмотря на то, что мы в Америке, положусь, как обычно на наш русский «авось». Так оно будет вернее. Ведь сколько раз такой подход выручал меня по жизни…
Я побросал свои вещи на заднее сиденье, а сам уселся спереди, на пассажирском месте. Мысленно, как мантру, я говорил сам себе: «Я спокоен! Я совершенно спокоен!»
Ладно. Посмотрим, что будет дальше?
* * *
Ну а дальше… Мы поехали.
Куда? Зачем?
Не знаю. Не то что бы мне не интересно это. Но… Я подумаю об этом позже.
Дорога шла по унылой равнинной местности. Порою даже глазу было не за что зацепиться. Ну, разве что за горы, от которых мы постепенно удалялись.
То ли от унылой дороги, то ли от усталости… Я заснул. Ну, прямо как у нас в армии говорили: «Солдат, где сел, там уснул.» А что ему ещё делать? «Солдат спит, а служба идёт.»
А машина едет. Едет и едет, всё дальше увозя меня неизвестно куда…
Я всё ещё не знаю, какое сегодня число. 1974 год.
США. Штат Монтана. Индейская резервация.
Я проснулся от громкого разговора. Мы стояли перед въездом в какой-то посёлок. А мой водитель через открытое окно общался с каким-то местным аборигеном. Тот тоже был похож на индейца, хотя и одет был вполне цивильно. Язык на котором они общались между собой я не понимал от слова совсем. Какой-то птичий диалект…
Я птиц никогда не понимал. Могу правда опознать кукушку, особенно когда она произносит своё сакральное: «Ку-ку». Ну, дятла могу определить в тот момент, когда он долбит дупло в стволе дерева. А все остальные для меня просто птицы. Нет, я, конечно, могу сказать: «Вот это попугай!». Но, хоть убей, в сортах попугаев не разбираюсь. Мне, что сова, что филин, все на одно лицо, ну и всякие там орлы и воробьи с голубями. А такие виды, как грач, галка или ворона — для меня в принципе, одно и то же.
К чему это я? Да к тому, что эти два орла между собой о чём-то крырлыкали, но я не понял ни хрена. Только вывеска на ближайшем плакате внесла, хоть какую-то ясность. На ней было написано: «Blackfeet Indian Reservation».
Таким образом я смог сориентироваться, что привёс меня Джон в индейскую резервацию племени черноногих, то есть — блэкфут, которые сами себя именуют сиксика. Я что-то такое читал про них. Говорят, что их много именно здесь, а ещё в Канаде. Ведь границы нарисованные пришельцами из Европы никакого отношения не имеют к тому, какие земли тут раньше занимали коренные племена местных аборигенов. Глядя на карту Северной Америки или Африки с современными границами, можно заметить, как тут цивилизаторы делили землю на части. Брали линейку и хреначили прямые линии по карте. Интересно, по земле эти линии тоже прямые?
Может, кто сможет рассказать мне, как проходит эта жирная прямая линия границы между США и Канадой не на карте, а по земле, через горы, ущелья и прочие препятствия? Геометрические извращенцы, твою мать. Вот в русском фольклоре есть такая поговорка: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги.»
Жаль, что те, кто рисовал эти линии по карте не владеют великим и могучим языком Пушкина, Толстого и Достоевского.
* * *
Мой водитель закончил чирикать на непонятном мне языке с преобладанием протяжных гласных букв и обернулся ко мне.
— Проснулся?
— Да.
— Мы приехали.
— Я вижу.
— Пойдём!
— Куда?
Меня уже начал забавлять этот односложный разговор.
— Ты будешь говорить.
— С кем?
— С вождём.
— Хорошо.
Ну, хоть не с полицейским. Хотя, хрен его знает. Может, у них тут по-прежнему вождь решает, кого карать, кого миловать. Скажет, чтобы меня привязали к позорному столбу, и привяжут. А молодые индейцы будут на мне отрабатывать меткость стрельбы из лука. Хрен их знает, этих аборигенов. Лучше буду пока больше помалкивать, да присматриваться. А там посмотрим, что тут у них и как.
* * *
Вообще-то, у меня в голове была немного другая картинка, как должна выглядеть индейская резервация. Никаких тебе вигвамов, никаких украшенных перьями воинов и женщин в длинных домотканых платьях. Обычные люди в обычной одежде. Только чернявые все. И чумазые дети, бегающие по улице, больше напоминали цыганских детей. Такие же сорванцы.
Правда, моё появление внесло в это броуновское движение некое разнообразие. Детишки застыли, разглядывая меня.
А я разглядывал окружающую меня действительность. Действительность не впечатляла. Дома неказистые и обветшалые. Явно сделаны, как говорится, из говна и палок. Местами на стенах виднелись «заплаты» из фанеры, прибитые, наверно, прямо поверх прорех в стене.
Запустение. Вот как я бы назвал представшую передо мной картину. Несколько старых машин, подсказали мне, что машина, сопровождающего меня рейнджера, гораздо новее их, и в разы дороже их всех разом.
Мы подошли к дому, который если и выделялся среди других строений, то только тем, что на стенах были нанесены какие-то традиционные индейские рисунки зверей. Хрен его знает. Вот вроде медведь, но больше всего напоминает большую собаку. Лубок какой-то. Как это будет по-научному? Примитивизм?
* * *
Я сильно обломался, думая увидеть дряхлого старика с головным убором из сотни перьев и лицом испещрённым морщинам. Обычный человек неопределённого возраста, лет за пятьдесят. В нормальной одежде и без перьев. Он сидел за большим деревянным столом. Единственное его отличием было то, что сидел он, как статуя. Его лицо не выражало эмоция, а глаза, казалось, смотрели не на меня, а сквозь меня.
Жестом мне указали, куда мне сесть. Место было прямо напротив вождя. Похоже, что сейчас начнётся допрос. Я допросов особо никогда не боялся. И сам допрашивал, и меня допрашивали. Плавали, знаем… Но похоже, что сегодня это будет не так просто, как раньше. Эти люди умеют считывать эмоции и на подсознательном уровне чувствуют ложь. А я, к сожалению, не могу похвастаться таким покер-фейсом, как эти индейцы.
Рейнджер Джон разместился сбоку. Примерно посредине между мной и вождём. Его лицо тоже не выражало ничего. Но к нему, я как-то уже привык. А лицо вождя напрягало и немного пугало даже. Хотя чего мне бояться?
Джон стал говорить. Он говорил на своём языке короткими рублеными фразами. Несмотря на то, что его речь была обращена к вождю, тот даже и не смотрел в его сторону, продолжая глазами просвечивать меня насквозь.
Нашёл чем удивить. Я столько раз бывал в разных кабинетах у начальников всех мастей. Давно освоил один способ, как бороться с такими суровыми взглядами высокого руководства. Надо просто смотреть им прямо в точку между бровями, то есть поверх их глаз. А ещё вдруг вспомнилось, приписываемое Петру Первому мудрое изречение: «Подчиненный перед лицом начальствующим, должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство». Это меня не то чтобы развеселило, но я всё-таки расслабился.