Духота стояла и в кабинете коменданта, хотя окна были распахнуты. Увидев на пороге Магуру с Калинкиным, комендант усадил их под кумачовым лозунгом «Все на борьбу с Красновым!».
— Хотел лично в лазарете познакомиться, да все недосуг было зайти, — сказал комендант, рассматривая Магуру. — Про твою боевую биографию знаю. Потому и к себе вызвал. Держи.
— Что это? — удивился Николай, получив листок с печатью.
— Мандат, — сказал комендант. — Назначаешься, согласно приказу, комиссаром. С людьми у нас, сам понимаешь, не густо — фронт почти всех забрал. А ты человек проверенный, в партии не первый год. Так что поработай комиссаром до полного выздоровления.
— Мне же в родной полк надо! — напомнил Магура.
— Успеешь, — сказал, как отрезал, комендант.
Магура поднял к глазам мандат. Скачущие буквы пишущей машинки выстраивали на листке короткий текст:
«По решению станичного Совета тов. Магура Н. С. назначается комиссаром уездного агитотдела по делам искусств, что и удостоверяется настоящим мандатом».
— Шутки шутишь? — поднял матрос брови.
— И не думаю, — серьезно ответил комендант. — Организуешь агитотдел, подберешь себе замену — тогда не стану больше задерживать. А пока, — комендант развел руками, — не взыщи: дело превыше всего.
Что вменялось в обязанности комиссару по искусству, какими он наделен правами и полномочиями, комендант не знал. Пришла установка организовать агитационный отдел — и комендант установку выполнил. А что делать комиссару — это уже забота самого комиссара. Подспудно чувствуя за собой вину, комендант на прощанье сказал:
— Товарища Калинкина в помощники даю.
Из комендатуры новоиспеченный комиссар и Калинкин вышли подавленными. Разговаривать не хотелось. Они брели по улице и не смотрели друг на друга. Лишь у гостиницы Калинкин сказал:
— Хуже нет, когда впереди полная темнота, как нынче. Знать бы точно, что делать, — тогда и жить веселее.
Оказавшись в гостиничном номере на две койки, Калинкин первым делом обследовал обои и успокоился, не обнаружив под ними скопления клопов.
Магура подошел к окну.
«Был бы комиссариат дельный, а то — нате вам! — „по искусству!“ Ну какое в этом захолустье искусство? Плюнуть на все и на фронт махнуть?» — подумал Николай, но тут же понял, что бегство от комиссарства будет похоже на форменное дезертирство.
Окончательно упав духом, Магура присел на подоконник. Из первого этажа гостиницы, где располагалась ресторация, доносилась песня. Попискивала скрипка, расстроенно бренчало фортепиано, и томный женский голос выводил:
— Вот заладила! — в сердцах чертыхнулся Калинкин. — Нет чтобы строевую или походную затянуть! Публику — ишь ты! — пением зазывает. А какая нынче публика? Цены в ресторане кусаются. А кто с великим удовольствием раскошелился бы, тот нынче в ресторацию трусит идти и дома отсиживается. Неужели это самое и есть искусство?
— Нет, это не искусство, — твердо и упрямо сказал Магура.
Ложиться спать не хотелось. И он продолжал смотреть на улицу, где в пыли купалась пестрая хохлатка, а у забора дремал мужик в картузе.
И тут, когда на душе скребли кошки и весь свет был не мил, к Магуре пришла спасительная идея, осуществив которую можно было вырваться из тылового захолустья.
— На фронт хочешь? — спросил комиссар Калинкина.
— Спрашиваешь! — ответил солдат.
— Выберемся из этой дыры, не сомневайся! — пообещал матрос. — По всем правилам, согласно мандату. Поет певичка? Танцует?
— Кажись, так, — кивнул солдат.
— Ну, и мы с тобой песни да танцы организуем! Для фронтовиков!
Калинкин потер переносицу:
— Боюсь, что петь да ногами кренделя выделывать у меня не получится.
— Чудак! — рассмеялся Магура. — Не мы будем петь и танцевать, а настоящие артисты. Отыщем их и вместе с ними на передовую махнем! Там и концерт дадим, чтобы бойцы радовались. Ясно?
Что будет после концерта на передовой, Магура не договорил, потому что Калинкин был понятливым. Главное, из Суровикинской вырваться и на фронте среди однополчан оказаться, чтобы биться там с беляками за мировое царство социализма.