— Тихий Дон… — повторил Розенберг. — Довольно поэтично.
— Весной Дон не бывает тихим, — заметил Краснов. — Весной Дон становится полноводным и бурливым.
— Да? Не знал.
«Надушен так, что позавидует любая парижская кокотка», — скрыл усмешку Краснов.
Имперский руководитель по духовному воспитанию германской нации благоухал сладкими и терпкими духами известной парижской фирмы «Коти», которые были слабостью рейхсминистра и поставлялись ему рейхскомиссаром генеральных округов оккупированной Германией Франции.
— Никогда не был на Дону, — признался Розенберг. — В недалеком будущем, надеюсь, пригласите меня на рыбалку? На какой улов можно рассчитывать? — Один из идеологов расовой теории, основатель мифа о превосходстве нордической расы, создатель доктрины человеконенавистничества говорил по-русски безукоризненно. Лишь еле уловимый акцент выдавал в нем прибалтийского немца. — Обожаю рыбу из русских рек.
— Обещаю рыбец. Божественная закуска, особенно вяленая.
— Как вы назвали? Рыбец? Запомню и буду ждать. — Розенберг улыбнулся и вытянул ноги в лакированных сапогах. — Что касается песен… Вы помните песни Дона?
— Я никогда их не забывал.
Краснов сидел, утонув в кресле, коротко отвечая на вопросы, — Розенберг задавал их словно между прочим — и с неприязнью думал: «Небось, считает меня дряхлым, выживающим из ума, неизлечимо больным ностальгией стариком… Мечтает, чтобы со всех географических карт и из людской памяти навечно исчезло понятие „Россия“ и посему поспешил причислить донские земли к имперскому комиссариату „Остланд“… Со мной любезен, даже весьма, а сам, как известно, приказал отстранить от всякого управления в генеральных комиссариатах кого бы то ни было из участников русского монархического движения…»
— Не разучились готовить уху? — в вопросе Розенберга отставной генерал уловил скрытый намек на свою склеротичную в старости память. Не дожидаясь ответа, рейхсминистр продолжал вести разговор, похожий на светскую беседу: — Еще в студенческие годы в России я мечтал попробовать настоящую русскую уху, или, как говорят у вас, ушицу. Но во времена опустошительной, развязанной большевиками гражданской войны было не до ухи. Приходилось довольствоваться сухой воблой.
«Подзабыл русскую речь, — злорадно отметил Краснов. — Изрядно подзабыл. Строит фразы в уме по-немецки и уж затем переводит на русский».
— Никогда не забуду, как в Иваново-Вознесенске, где имел счастье в восемнадцатом году продолжать учебу в эвакуированном туда рижском высшем техническом институте, я получал в месяц килограмм воблы и не знал, как с ней поступить, настолько она была тверда и суха.
— Следовало вначале размочить, — посоветовал Краснов.
— Или использовать вместо молотка для забивания гвоздей!
Своей шутке рейхсминистр рассмеялся первым, не дожидаясь, когда улыбнется русский генерал. А улыбнуться, в знак уважения и приличия, было необходимо. И, прекрасно сознавая это, Краснов не замедлил изобразить губами что-то отдаленно похожее на улыбку.
Он умел смотреть фактам в лицо, как бы эти факты ни были неприятны. Со всей очевидностью Краснов понимал, что его судьба, его карьера зависят от «светила» и главного теоретика германского национал-социализма, автора нашумевшей книги «Миф XX века», утверждающего, что история человечества есть история борьбы расы с расой. Бывший редактор газеты «Фолькишер беобахтер» Розенберг не уставал твердить о крестовом походе против СССР.
Краснов не желал, чтобы член руководства национал-социалистической партии, кому покровительствовал сам фюрер, питал к нему неприязнь или недоверие, хотя был наслышан, что Розенберг считает чуть ли не всех осевших в Европе русских эмигрантов патологическими трусами, мечтающими вернуть себе утраченные в революцию положение и деньги.
Розенберг был со старым русским генералом, забавляющимся сочинением и изданием на собственные средства романчиков и мемуаров, любезен и предупредителен. Видимо, потому, что видел в Краснове убежденного и непримиримого врага Советской власти.
«Снизошел до беседы, расточает улыбки, шутит, а сам ненавидит всех русских, — продолжал размышлять Краснов, не забывая поддакивать хозяину кабинета. — Крым его стараниями сегодня переименован в Готенланд и поспешно заселяется немецкими колонистами: смеет утверждать, что в далекие времена полуостров населяли готы. Севастополь стал именоваться Теодорихафеном, Симферополь — Готенбургом. Недолог час, когда докажет, что готы основали и Новгород с Киевом. А там настанет очередь и Дона: дескать, и казачьи земли германского происхождения…»