Эрлих не ответил, неопределенно дернул головой и повел плечом.
Трое с нетерпением ожидали подхода остальных десантников, совсем недавно обучавшихся на окраине Аушвица в надежно скрытой за высоким забором от посторонних глаз ваффеншуле,[2] где курсанты почему-то именовались активистами.
— Мальчишка этот Фиржин, молокосос! Не стоило такому поручать рацию, — злился Саид-бек. — Без рации мы глухи и немы!
— Не паникуйте, — приказал Курганников. Самый старший по возрасту, он был руководителем группы.
— Но вся операция из-за потери рации может пойти насмарку! — продолжал горячиться Саид.
— Может, — согласился Курганников. — Пока не вижу ничего страшного. Не стоит терять присутствия духа.
— Фиржин мог неудачно приземлиться или его отнесло в сторону, — предположил Эрлих.
— Еще накаркаете… — пробурчал Курганников.
Саид-бек обиженно отвернулся. Не высказывать своих опасений было свыше его сил, но он крепился.
Когда ждать больше не имело смысла — строжайшая инструкция требовала организации немедленных поисков не вышедших на место сбора агентов, — послышались тяжелые шаги и следом голос:
— Я Челим!
— Сюда! — позвал Курганников.
— Наконец-то! — обрадовался Саид.
— Слава богу, целы и невредимы, — успокоенно добавил Эрлих.
Радист группы, и с ним Камынин, шли по полю, волоча за собой полотнища парашютов и вещевые ранцы. У Фиржина был виноватый вид. Он был похож на напроказившего мальчишку, ожидающего изрядной взбучки. Предупреждая разнос за опоздание, он торопливо, сбиваясь на скороговорку, стал оправдываться:
— Манок потерял. Видимо, выпал… Приземлился в буераках. Пока вылез и парашют собрал — вас уже не было. На мое счастье, на Федора Петровича вышел… — с надеждой на поддержку радист посмотрел на Камынина, и тот пришел на помощь:
— Обошлись — и ладно. И так, видно, напереживался.
— Пошли, — перебил Курганников.
— Но мне приказано выйти в эфир! — напомнил молодой радист. — В функабвере ждут донесения о нашем приземлении.
— Ничего передавать не надо, — отрезал руководитель группы. — Тем более на месте приземления. За последнее время, правда, в других районах не вышли на связь несколько групп. Судьба их неизвестна. Не исключается, что их рации запеленговали после приземления и группы были уничтожены. Поэтому пока повременим с радиограммой.
— Для провала есть сотня других причин, — заметил Эрлих.
— Вы правы, — согласился Курганников. — Тем не менее, в эфир выйдем позже, чтобы тотчас покинуть место работы рации. Это необходимо в целях предосторожности. Мало того: в Берлине, на Бендлерштрассе, сейчас никто из сотрудников не покинул управления. Таков приказ свыше. Этим полностью исключается какая бы то ни было утечка информации о нашей засылке на Дон.
— Вы хотите сказать… Считаете, что кто-то информирует русскую контрразведку о времени и месте сброса групп абвера? — приглушенно спросил Эрлих.
— Я ничего не считаю, — перебил Курганников. — Я лишь выполняю приказ. А рассчитывают операцию и пекутся о нашей безопасности в абвере и РСХА.
— Но подозревать в сотрудничестве с НКВД генерала Краснова — это, простите, больше чем смешно! — хмыкнул Камынин.
— Подозревая всех, мы зайдем так далеко, что советскими агентами будем считать герра Канариса или рейхсминистра государственной безопасности! — зло, с откровенной усмешкой проговорил Саид-бек.
Курганников поправил на голове фуражку.
— Осторожность еще никогда и никому не вредила. И приказы, как известно, не обсуждают, а выполняют беспрекословно. Перенос на более позднее время первого нашего выхода в эфир и немедленный уход с места приземления — это приказ, и не мой. Он логичен и необходим для нашей же безопасности.
Курганников проглотил слюну — всем стало видно, как заходил его кадык — и зашагал по залитому луной лугу. Следом, чуть помешкав, двинулись четверо.
Лишь когда десантники скрылись за холмом и их шагов не стало слышно, двое мальчишек крадучись вылезли из сарая.
— Чеши за мной, да не отставай! — приказал дружку Гришка и, перепрыгивая комья вздыбленной земли, первым бросился к хутору. За ним, поддерживая падающие штаны, заспешил Ваня.
5
Строжайший приказ не выходить в эфир сразу же после приземления был дан диверсионно-разведывательной группе руководством абвера и РСХА. Эта необходимая (по мнению Вильгельма Канариса и Гиммлера) мера предосторожности должна была помешать советским пеленгаторам обнаружить у себя в тылу неизвестную рацию. Но главное: под носом у двух германских разведывательных организаций довольно продолжительное время и регулярно, периодически меняя код, место передачи и расписания частот, в аристократическом районе Ванзее, в пригороде Берлина, работала неизвестная рация. Перехваченные функабвером ее радиограммы не поддавались расшифровке, хотя над ними дни и ночи не один месяц корпел целый отряд первоклассных многоопытных специалистов. Нет ли прямой связи между работой неизвестной рации и провалом засылаемых за линию фронта агентов? Может быть, утечка секретной информации происходит в самой «лисьей норе», как за хаотичное нагромождение коридоров прозвали главную резиденцию абвера? Или информатор советской разведки пребывает в окружении Краснова? Именно по этой причине, когда, простившись с пятью агентами, генерал Краснов надел с помощью хорунжего шинель и шагнул к дверям особняка, перед ним вырос дюжий человек в черной форме.