Александр Владимирович Бурьяк
Особо писателистый писатель Эрнест Хемингуэй
Эрнест Хемингуэй
Эрнест Миллер Хемингуэй (1899–1961) — американский свихнутый писатель, стиль которого якобы «значительно повлиял на литературу XX века». Разумеется, его проблемы с мозгами п(р)оявились не сразу, а до того он даже успел (в 1955 г.) получить Нобелевскую премию по литературе.
Англоязычная Википедия:
«Hemingway’s legacy to American literature is his style: writers who came after him emulated it or avoided it.»
Это можно понять так: читать от Хемингуэя теперь особо нечего, зато от него остался СТИЛЬ. Замечание на самом деле очень забавное, потому что как ни пиши, всегда можно неопровержимо заявить, что ты стараешься скопировать хемингуэев стиль, только не совсем удачно, или что стараешься отличиться от хемингуэева стиля, и у тебя это даже чуть-чуть получается.
Ещё из англоязычной Википедии:
«He became the spokesperson for the post-World War I generation.»
То есть, что бы кто из «post-World War I generation» ни говорил, всё было мимо, впустую, не привлекало внимания, а когда открывал свою варежку Хемингуэй, все почтительно замирали, потому что это высказывалось ПОКОЛЕНИЕ.
Кстати, мой собственный опыт speak-ания со своим поколением убедил меня в том, что понравиться поколению (ну, значительной части его) можно единственно при условии что будешь выдавать только малоспорные, а лучше бесспорные вещи, то есть, лишь плоское, не выражающее ничего концептуально нового и претендующего на повышенную полезность. Значит, чтобы стать spokesman-ом поколения, надо не шибко превосходить мозгами его средний уровень или по крайней мере говорить не то, что думаешь и что хоть кто-то позарез должен сказать, а то, что легче распихивается по умишкам. Другими словами, любимец публики — это либо такой же дурак, как его публика, либо лживый манипулятор, фигурально вытирающий о публику ноги. В лучшем случае это индивид, у которого нет прямого контакта с человеческой массой, зато есть посредники, перетолковывающие его этой массе: фильтрующие и комментирующие его высказывания и восторженно приписывающие ему те качества, которые масса желает у него находить. Простым недоговариванием неудобных вещей эффект глубокого проникновения в народные душонки обычно не достигается. Исключения бывают? Думаю, таки да — но очень редко. И Хемингуэй — не исключение отнюдь: никакого второго концептуального слоя у него не обнаружили.
Если совсем уж уточнять, то бывает такое: в молодости креативный индивид, ещё не особо умный по простой возрастной причине, рано пробивается во всеобщие любимцы благодаря отсутствию интеллектуального превосходства, а потом, когда превосходство появляется, он всего лишь пользуется достижениями молодости, которые располагают к благоговейному восприятию его недопонимаемых позднейших, более толковых, более сложных, более спорных вещей. Такая модель приложима, например, к Александру Блоку.
Я обожаю порыться в букинистических залежах, поэтому могу утверждать довольно уверенно, что Хемингуэй сошёл давно и почти подчистую. Зато выжили, скажем, Дэшил Хэммет (1894–1961), Эрл Стэнли Гарднер (1889–1970) и Джеймс Хедли Чейз (1906–1985), против которых сказать ничего не имею, потому как люблю их. Рекс Стаут (1886–1975) тоже выжил, хоть он мне и не нравится. Прекрасные и отнюдь не простенькие Роберт Хайнлайн (1907–1988) и Клиффорд Саймак (1904–1988) ещё вполне пользуются спросом. Можно указать и чуть более поздних, вроде Роберта Ладлэма (1927–2001), перед которыми Хемингуэй таки имел фору. А ещё как-то не хочется забывать блистательных англичан, вроде Джона Толкина (1892–1973), которого в 1961 г. обошли с Нобелевской премией, Алистера Маклина (1922–1987) и Фредерика Форсайта (1938). Наверное, про это можно сказать, что время расставило точки над «i». А по поводу Нобелевской премии… если, к примеру, Артур Конан Дойль (1859–1930) и Герберт Уэллс (1866–1946) её не получили, то, мягко говоря, просится вывод, что читать книжки нобелевского лауреата психически нормальному образованному человеку, скорее всего, будет скучно (если, конечно, предварительно не «впарить» ему, что это — приобщение к великому, посильному только для действительных интеллектуалов и тонких эстетов).
Хемингуэи обычно исчезают со сцены, потому что их с неё сталкивают другие хемингуэи. Чтобы один хемингуэй перетянул на себя внимание от другого хемингуэя, не обязательно подвизаться на том же самом узком поприще. Перетягивание идёт скорее не индивидуальное, а групповое: сходит одно поколение модных «медийных персон», притаскивается другое. Через поколение уже трудно вспомнить, кто предшествовал предшественникам текущих мелькучих любимцев народа. В культуре «сухой остаток» от слинявших почти никакой, и только удивляешься, как можно было много лет восхищаться такими пустышками.