– А что он вообще за человек, этот Бурдашов? – спросил Гуров. – Какой у него характер? Легко ли идет на контакт?
– А где ты видел журналиста, который трудно идет на контакт? Или имеет ангельский характер? Правда, я не настолько хорошо его знаю... И вообще, мой милый, ты, кажется, уже напрочь забыл, что меня ждет Париж! И, если не хочешь окончательно испортить мне настроение, прибереги свое служебное рвение до моего отъезда.
– Виноват, забылся, – смущенно пробормотал Гуров, целуя жену в прохладную гладкую щеку. – Служба государева, будь она неладна... Но в день твоего приезда я буду в аэропорту как штык, клянусь! Ты узнаешь меня по большому букету роз.
– Знаю я твои клятвы, – вздохнула Мария. – Не удивлюсь, если вместо Гурова с розами меня встретит Стас с бутылкой сухого... Ладно, ладно, долгие проводы – лишние слезы! Оставь меня, Гуров! – шутливо, но с затаенной досадой закончила она.
Они еще раз поцеловались, и Гуров поторопился уйти. Ему хотелось поскорее переключиться на работу, чтобы не копаться в собственных переживаниях, но сейчас это не получалось. Его обуревали смешанные чувства – ему было неловко перед женой, но в то же время в глубине души Гуров испытывал облегчение от того, что не придется ехать в аэропорт, ловить на себе любопытные взгляды, вступать в контакт с актерской братией – с этими странными существами, на лицах которых непременно лежит отблеск гениальности, а в глазах у каждого – неугасаемая ревность к любому претенденту на ту же самую гениальность.
Гуров был уверен, что только могущественный небесный покровитель мог благословить брак таких разных людей, как оперуполномоченный по особо важным делам Лев Гуров и знаменитая артистка Мария Строева. Без небесных сил здесь никак не обошлось. Да и вообще, любой брак – вещь странная и даже, пожалуй, чуточку иррациональная.
Именно с такой мыслью Гуров уселся в свой «Пежо» и поехал в Марфино, где на Ботанической улице располагалась небольшая частная клиника, в которой находился Бурдашов. После своих приключений он все-таки получил воспаление легких и небольшое нервное расстройство в придачу. Теперь в тишине и покое он усиленно лечился.
Об этом Гурову поведал накануне тот растерянный капитан из МУРа, что сидел в генеральской приемной в компании со следователем. Именно они начали вести дело Бурдашова, но далеко не продвинулись и, кажется, не слишком были огорчены, когда спихнули его на широкие плечи Гурова. Практически ему все нужно было начинать с самого начала – ничего, кроме протокола осмотра места происшествия и невнятных показаний потерпевшего, в деле не было.
По пути Гуров заехал за Крячко – он был убежден, что напарник обязан немедленно включиться в расследование и знать о нем все до последних деталей. Предупреждение Валентина Брониславовича о пущей секретности он попросту выбросил из головы. Однако самого Крячко попросил быть поосторожнее.
Стас подсел в машину на Садовом кольце. Весело поздоровавшись, он первым делом осведомился, как прошло расставание.
– Не наступай на мозоль! – грубовато сказал Гуров. – И вообще, давай сразу о деле. Настроение у тебя, я смотрю, какое-то... летнее!..
Он покосился на Крячко, который сегодня вырядился в пеструю рубашку с короткими рукавами и просторные белые брюки. Он действительно был похож на человека, намеревающегося на всю катушку оттянуться где-нибудь на солнечном пляже. Сам Гуров был в костюме и белоснежной рубашке. Единственная вольность, какую он себе сегодня позволил, – это обойтись без галстука. Ему показалось, что в общении с журналистом излишняя официальность может только помешать. Станислав же, судя по его виду, был просто в этом уверен.
– Ну что ж, давай о деле! – легко согласился Крячко. – Только не забывай, вчера ты ограничился одними многозначительными намеками. Хотелось бы знать подробности, а также соображения великого сыщика по поводу сих подробностей.
– А соображения у меня самые хреновые, – отозвался Гуров. – Подозреваю, что нас тут не ждет ничего хорошего, кроме плохого, как говорят в Одессе. Зато уж от любителей вставлять палки в колеса отбоя не будет! Помяни мое слово, потерпевший первым начнет вилять и темнить.
– Ну, у нас не повиляешь! – самодовольно заметил Крячко. – Лучше скажи, этот Бурдашов – кто он? Не тот ли, что в прошлом году руководство столичного МВД критиковал?
– Он самый, – ответил Гуров. – Парень не простой. Палец ему в рот класть не стоит.
– Однако и он влетел, – констатировал Крячко. – Как вообще-то дело вышло?
– Пятнадцатого числа он поехал на встречу с каким-то человеком. Там его скрутили двое, выключили с помощью электрошока и отвезли в Битцевский лесопарк. Обыскали самого, машину и смылись. И все это не говоря ни слова и не нанося телесных повреждений. Самое интересное, что, пока его потрошили на природе, кто-то параллельно обыскивал квартиру – он живет в элитном доме на улице Расплетина. И там все было сделано аккуратно, без излишеств.
– Если его не тронули, что ж он в больницу-то попал? – удивился Стас. – Перенервничал, что ли?
– Простудился, – коротко сказал Гуров. – Помнишь, в тот день какой ливень был? А он раздетый. Хорошо еще, далеко они его не завезли – сумел на шоссе выбраться.
– Приметы нападавших? – деловито спросил Стас.
– Какие, к черту, приметы! – вздохнул Гуров. – Ничего он не видел. Не успел. Чисто сработали. В показаниях значится – двое крепких мужчин в кожаных куртках и резиновых хирургических перчатках. Это Бурдашов определил с помощью обоняния и осязания – глаза-то ему сразу завязали. Я так полагаю, раз они даже в лесу в перчатках орудовали, то от экспертизы многого ждать не приходится. Голый это номер.
– Двое крепких мужчин! – хмыкнул Крячко. – Мы с тобой перчатки наденем – вылитый словесный портрет!
– Ну, ты-то можешь не беспокоиться, – хладнокровно заметил Гуров. – Те ребята молчаливые были, а ты, наверное, и когда спишь, рот не закрываешь...
– Намек понял, – сказал Крячко. – Господин сыщик сегодня не в духе. Только я-то при чем?
– Да ни при чем ты, конечно! – поморщился Гуров. – А настроение у меня действительно скверное. Меньше всего на старости лет хочется паяца разыгрывать. Ты хоть понимаешь, почему меня на это дело поставили? Из-за моей репутации! Бурдашов этот на самом верху коррупцию ищет, а я его убедить должен, что он ищет не там!
– А что – самому не верится? – хитро прищурился Стас.
– Да не в этом дело! Не мой это курятник! Ну, найду я этих ребят молчаливых – а у них вдруг «крыша» под рубиновыми звездами? И что за этим воспоследует?
– Да ты раньше времени не горюй! – усмехнулся Стас. – Может, не так все худо. Я вот что думаю своим скудным умишком – если Бурдашов за информацией шел и ее не получил, то за каким чертом его обыскивать? А тем более по квартире шарить? Значит, не эту информацию искали – что-то другое!
– Да я и сам сомневаюсь, – согласился Гуров. – Но не хочу ничего загадывать, пока с Бурдашовым не поговорю. Хотя вряд ли он многое скажет.
Частная клиника, в которой лежал журналист, располагалась в глубине узкого двора, огороженного чугунным забором. Опера ожидали, что у ворот их встретит охрана, но вход оказался совершенно свободный. Гуров и Крячко прошли по двору, больше похожему на засаженную старыми липами аллею, поднялись на каменное крыльцо двухэтажного здания и через тяжелую дубовую дверь попали в небольшой сумрачный вестибюль, где пахло, как ни странно, цветами и где их встретила деловитая привлекательная женщина в изящном белом халате, туго перетянутом в талии.
– Господам что-то угодно? – с заученной улыбкой спросила женщина, пристально разглядывая посетителей холодными серыми глазами.
Гуров знал, что нравится женщинам, и, как ему казалось, никаких особенных эмоций по этому поводу не испытывал. Но сейчас, к своему неудовольствию, обнаружил, что это не так – бесчувственный оценивающий взгляд этой медички задел его самолюбие. Он мысленно выругал себя за такое ребячество и, чтобы поскорее отвлечься от глупых рассуждений, спросил подчеркнуто сухо: