К комбинату он едет быстро. Подсознательно он хочет скорее выполнить все возложенные на него обязанности и вернуться домой. Звонит телефон. Это Сесилия. Он притормаживает на обочине и берет трубку. В последнее время она стала чаще звонить ему. Он же боится, что она вдруг захочет вернуться. Объяснить ей, что происходит в его жизни, — это попросту нереально. Она просто не поймет. Он пытался избегать разговоров с ней, но получилось только хуже. Она чувствует его нетерпение, его вечную спешку. Она понимает, что пережитое горе и мучившая его боль переросли во что-то другое. Она говорит ему: «Ты изменился. Я тебя не узнаю. Почему ты не ответил на мой прошлый звонок? Что, был так занят? Ты совсем забыл про меня, про нас. Кто мы теперь для тебя?» В это «мы» она включает уже не только себя, но и его, Лео, хотя произнести это вслух не может, полагая, что это прозвучит слишком жестоко.
Въезжая на территорию комбината, он на ходу приветствует охранников и паркуется. Читает ли дежурный газету и вообще — кто сегодня в смене — его это совершенно не волнует. Начинать рабочий день с сигареты, неспешно выкуренной на парковке, теперь для него непозволительная роскошь. Закрыв машину, он сразу же поднимается в офис и проходит к кабинету Крига. Наскоро чмокнув секретаршу в щеку, он слушает ее скороговорку: «Маркос, здравствуйте. Что-то вы сегодня поздно. Сеньор Криг уже внизу. Приехали представители Церкви, и он их принимает. Вместо вас». В ее голосе слышится недовольство, но вовсе не его опозданием. «Что-то зачастили они к нам. Совсем работать некогда». Маркос прекрасно понимает, что опоздал, к тому же эти, из Церкви, приехали раньше. Он быстро спускается по лестнице и бежит по коридорам, не здороваясь с сотрудниками, которых встречает по пути.
Он входит в зал, обустроенный для встреч с поставщиками и людьми, чуждыми работе мясокомбината. Криг молчит и только медленно покачивается, перенося вес с пяток на носки. Делает он это почти незаметно, но видно, что делать что-либо еще он сейчас не в состоянии. Ему явно не по себе. Перед ним собралась довольно многочисленная компания адептов новой религии — человек десять, обритых наголо и облаченных в белые туники. Они молча смотрят на Крига. На одном из гостей туника красного цвета.
Маркос входит в зал и здоровается со всеми. Тем, до кого можно дотянуться, он жмет руки. Звучат извинения за опоздание. Криг объявляет, что с этого момента все дела с предприятием гости могут вести через Маркоса Техо, ответственного за это направление. А сам он просит его извинить за то, что он вынужден откланяться, но у него очень важный звонок.
Криг уходит, не оглядываясь. По тому, как он поспешил отделаться от делегации, можно предположить, что эти посетители все как один заразные. Даже руки он засовывает в карманы так, словно хочет стереть с них что-то — не то пот, не то раздражение.
С их духовным учителем — как называют лидера группы — Маркос уже знаком. Он пожимает гостю руку и просит предоставить все документы, подтверждающие добровольность и законность жертвоприношения. Просмотрев бумаги наметанным взглядом, он понимает, что все оформлено правильно. Духовный учитель сообщает ему, что один из членов Церкви, готовый принести себя в жертву, уже был осмотрен врачом, уже составил завещание и провел ритуал прощания. Маркосу протягивают еще один документ. Бумага с печатями, заверенная нотариусом, гласит: «Я, Гастон Шафе, даю свое согласие на передачу моего тела другим лицам в качестве продукта питания». Дата, подпись, номер бланка. Гастон Шафе подходит к ним. Это он одет в красную тунику. На вид ему лет семьдесят.
Гастон Шафе улыбается и убежденно повторяет основные постулаты Церкви Самопожертвования: «Человек есть причина всего зла, творящегося в этом мире. Наш вирус — это мы сами». Группа поддержки вскидывает руки и скандирует: «Вирус — это мы». Гастон Шафе продолжает: «Мы — главная напасть и болезнь этой планеты. Мы разрушаем мир, в котором живем. Мы заставляем голодать наших ближних». «Голодать! Наших ближних!» — завывают члены делегации. «Единственный раз за всю жизнь существование моего тела обретет смысл. Это случится тогда, когда им будет накормлен другой человек — тот, которому это будет действительно нужно. Зачем бесцельно расходовать белково-энергетическую ценность моего тела, отправляя его на бессмысленную кремацию? Я свое пожил, для меня этого достаточно». И снова стройный хор: «Спаси планету! Принеси себя в жертву!»