Медсестра собирается с мыслями. Ее изумлению нет предела. Как же так? Он ведь всегда был любезен с нею, даже, можно сказать, заботлив. Она молча протягивает ему бумаги. Он подписывает там, где указано, и говорит:
— Я хочу, чтобы его кремировали сегодня. Сейчас.
— Да-да, разумеется. После Перехода все так ускорилось. Вы меня подождите там в гостиной, а я пока все организую. Да, кстати, вы в курсе, что усопшего повезут в обычной машине? Катафалков больше нет.
— Да. Это всем известно.
— Ну да, конечно. Я так, на всякий случай. Просто многие люди такие рассеянные и невнимательные. Они думают, что в этой области все по-старому, что со времен Перехода ничего не изменилось.
— Как же, оставишь тут все по-старому! После стольких-то нападений. Об этих случаях во всех газетах писали. Нелида, в этом все люди схожи: никто не хочет, чтобы его покойного родственника сожрали по дороге на кладбище.
— Вы уж меня извините. Что-то я перенервничала. Никак не могу собраться с мыслями. Ваш отец успел стать для меня близким человеком, и мне сегодня тоже нелегко.
В разговоре повисает пауза. Он не собирается давать ей никаких поблажек. Прощения она просит. Ага, разбежался, сейчас извинять буду. Он выразительно смотрит на Нелиду. В его взгляде читается нетерпение. Она меняется в лице.
— Я все понимаю, Маркос. Знаю, что это не мое дело, но все же… У вас в жизни все в порядке? Я понимаю, что сегодняшнее событие — это большое горе. Но в последнее время вы очень изменились. Ощущение такое, что, приезжая сюда, вы мыслями остаетесь где-то в другом месте. У вас мешки под глазами, усталость на лице написана…
Он смотрит на нее и молчит. Нелида продолжает разговор:
— Ну так вот, вы можете ехать в машине с отцом, как сопровождающее лицо — близкий родственник. До самой кремации.
— Нелида, я в курсе. У меня уже был такой опыт.
Нелида мгновенно бледнеет. Она явно об этом
не подумала и коснулась того, что трогать не следовало. Перестраиваясь на ходу, она смущенно бормочет: «Прошу прощения, вот ведь старая дура, как же я могла, простите». Она продолжает извиняться, пока они идут по коридору к гостиной. Там он садится в кресло, а она, спешно предложив ему что-нибудь выпить, молча удаляется, чтобы организовать транспортировку и кремацию.
12
Он возвращается домой и везет урну с прахом отца. Урна лежит на переднем пассажирском сиденье: он просто не знал, куда еще ее положить. Все формальности были улажены быстро. Он видел, как прозрачный гроб с телом отца скрылся в топке кремационной печи. Сам он в это время ничего не чувствовал. Может быть, ему даже стало легче.
Сестра звонила уже раза четыре. Он не брал трубку. В то же время он знает, что она способна приехать в его дом за урной, что готова пойти на все, чтобы соблюсти общественные условности и «проводить папу так, чтоб было не хуже, чем у людей». В общем, поговорить рано или поздно придется.
Он проезжает мимо территории, которая раньше была зоопарком. Теперь у нее даже имени нет. Уже поздно, но он останавливается. В конце концов, еще не совсем стемнело.
Он выходит из машины и двумя руками достает из салона урну.
Вот и вывеска, лежащая на земле. Он перешагивает ее и входит на территорию зоопарка.
Он идет прямиком к вольеру для птиц. Смотровая площадка у вольера со львами? Нет, о ней он даже не думает. Слышны какие-то крики. Это далеко, успокаивает он себя. Скорее всего, это те подростки, которые убили щенков.
Вот и птичник. Он поднимается по лестнице на висячий мостик и долго лежит, глядя в застекленное небо. Оранжево-розовые полосы постепенно уходят к горизонту. Темнеет, приближается ночь.
Он вспоминает, как отец привел его сюда. Они долго сидели на скамейках, стоявших в те времена на первом этаже птичника. Чуть ли не несколько часов кряду отец рассказывал ему про птиц — какие существуют виды, чем они отличаются внешне и по поведению, какого цвета самцы и как окрашены самки, как они поют — кто по ночам, а кто днем, куда и когда они улетают. Звук его голоса был похож на шорох тонкой хлопчатобумажной ткани — мягкий и ласковый. И еще эта ткань, словно огромный платок, была раскрашена в яркие и вместе с тем неагрессивные, приятные глазу цвета. Он давно не слушал отца так внимательно, заслушавшись самим звучанием его голоса. С того дня, как умерла мама. Потом они поднялись сюда, на подвесной мостик. Отец показал ему витраж с крылатым человеком в окружении птиц, улыбнулся и произнес: «Говорят, он упал, потому что взлетел слишком высоко и дерзко приблизился к солнцу. Но он взлетел. Понимаешь, сынок, ему удалось подняться в небо! А то, что упал, — так это не важно. Не имеет значения, упал ты или нет, если тебе удалось взлететь и побыть птицей, хотя бы недолго».