Жасмин лежит на кровати и призывно взмахивает руками. Они оба какое-то время ее не замечают. Она продолжает беззвучно звать их — напрасно. Она перестает махать руками и переводит дыхание. Затем она делает попытку встать. В какой-то момент ее ноги подгибаются, она оседает на пол, сильно ударившись бедром о прикроватный столик. Настольная лампа летит при этом на пол.
Они оба молча смотрят на нее.
— Принеси еще полотенца и воды побольше, — распоряжается Сесилия. — Ее хорошенько обмыть нужно, а уж потом в сарай вести.
Он кивает, отдает своего ребенка Сесилии, и та начинает качать его, напевать ему колыбельную. Он наклоняется к ней и шепчет: «Теперь он наш». Она смотрит на него и молчит — взволнованная, сбитая с толку, она просто не знает, что сказать.
Сесилия не отводит глаз от ребенка. Слезы текут по ее щекам. Она гладит младенца и тихонько говорит с ним: «Какой красивый малыш, какой хороший, какой замечательный. Как же мы тебя назовем?»
Он уходит на кухню и возвращается, держа в правой руке то, что старается не показывать ни одной из женщин.
Сил у Жасмин хватает только на то, чтобы протягивать руки к своему ребенку. Не имея возможности издать ни звука, она лишь умоляюще смотрит то на него, то на Сесилию. В какой-то момент она снова пытается встать, но осколки стекла от разбитой лампы впиваются ей в ногу.
Он встает у нее за спиной. Она не понимает, что происходит, и только оглядывается. В ее взгляде — мольба и отчаяние. Он обнимает ее и целует в клеймо на лбу. Нужно как-то ее успокоить. Он опускается на колени и шепчет ей: «Спокойно, все будет хорошо. Успокойся, пожалуйста». Ее лоб покрыт испариной, и он нежно проводит по нему влажным полотенцем. Потом его осеняет: тихонько, на ухо, он напевает ей «Summertime».
Это срабатывает: Жасмин немного успокаивается. Тогда он медленно встает и крепко захватывает ее голову, удерживая за волосы. На все это Жасмин не обращает внимания. В эти секунды она может только тянуться руками к своему ребенку. Она словно даже пытается что-то сказать, о чем-то прокричать, но звуки ей неподвластны. Он вынимает из-за спины молоток для отбивания мяса, который принес с кухни, и заносит руку. Удар приходится в цель — не просто в лоб, а в самую середину выжженного клейма. Жасмин падает на пол — оглушенная, без сознания.
Этот звук заставляет Сесилию подпрыгнуть на месте. Осознав, что произошло, она кричит: «Зачем?» Пауза. Потом снова: «Зачем? Она же могла нам еще детей нарожать! Выносила бы и родила!» Он вскидывает самку на плечо и собирается отнести ее в сарай, чтобы там забить по всем правилам. Подумав, он отвечает ей довольным, сияющим — до слепоты в глазах — голосом: «Взгляд у нее был… Ты заметила? Слишком уж человеческий для домашней скотины».
Слова благодарности
Я благодарю Лилиану Диас Бастеррику, Феликса Бруццоне, Габриелу Кабесон Камару, Пилар Бастеррику, Рикардо Усаля Гарсию, Камиллу Бастеррику Усаль, Лукаса Бастеррику Усаля, Хуана Круса Бастеррику, Даниелу Бенитес, Антониу Бастеррику, Гаспара Бастеррику, Фермина Бастеррику, Фернанду Навас, Риту Пьячентини, Беми Фисзбайн, Памелу Терлицци Прину, Алехандру Келлер, Лауру Лину, Монику Пьяццу, Агустину Кариде, Валерию Корреа Фис, Мави Сарао, Николаса Хочмана, Гонсало Гальвеса Романо, Диего Томаси, Алана Охеду, Маркоса Урдапильету, Валентино Капельони, Хуана Отеру, Хулиана Пигну, Алехо Миранду, Бернардиту Креспо, Рамиро Альтамирано, Виви Вальдес.
Благодарю своих родителей, Мерседес Джонс и Хорхе Бастеррику.
И неизменно — Мариано Боробиу.