Закрыв глаза, он пытается считать вдохи. Но тут он чувствует, как что-то прикасается к нему, и вскакивает. Он открывает глаза и видит ее. Он подходит к ней, и она ложится на диван. Он вдыхает ее дикий, живой запах, обнимает ее. «Привет, Жасмин». Он развязал ее, когда проснулся.
Он снова включает телевизор. Ей нравится смотреть на изображения. Сначала она боялась его и неоднократно пыталась сломать. Звуки были раздражающими, изображения выводили ее из себя. Но с течением времени она поняла, что устройство не может причинить ей вреда, что то, что происходит внутри него, ничего ей не сделает, и она увлеклась изображениями. Все вызывало удивление. Вода из крана, новая, вкусная еда, которая так отличалась от сбалансированного питания, музыка по радио, принятие душа в ванной, мебель, свободное хождение по дому, пока он был рядом и присматривал за ней.
Он расправляет ее ночную рубашку. Заставить ее надеть одежду было задачей, требующей огромного терпения. Она рвала свои платья, срывала их, мочилась на них. Он не сердился, а удивлялся силе ее характера, ее упорству. Со временем она поняла, что одежда прикрывает ее, что в некотором смысле она ее защищает. Она также научилась одеваться сама.
Она смотрит на него и показывает на телевизор. Она смеется. Он тоже смеется, не понимая, над чем смеется и почему, но все равно смеется и притягивает ее ближе. Жасмин не издает никаких звуков, но ее улыбка вибрирует во всем теле, и он находит ее заразительной.
Он проводит рукой по ее животу. Она на восьмом месяце беременности.
2
Ему нужно идти, но сначала он хочет немного пообщаться с Жасмин. Вода уже нагрелась на плите. Ему потребовалось много времени, чтобы заставить ее понять понятие огня, его опасность и применение. Всякий раз, когда он зажигал конфорку, она срывалась с места и бежала в другой конец дома. Ее страх превратился в удивление. Тогда ей хотелось только одного – прикоснуться к бело-голубому, иногда желтому пламени, которое, казалось, танцевало, было живым. Она трогала пламя, пока оно не обжигало ее, а потом быстро отдергивала руку, испугавшись. Она сосала пальцы и немного отступала, но потом подходила ближе и делала это снова и снова. Постепенно огонь стал частью ее повседневной жизни, ее новой реальностью.
Выпив последний глоток мате, он целует ее и, как делает каждый день, провожает в комнату, где держит ее взаперти. Он задвигает засов на входной двери и садится в свою машину. Она будет спокойно смотреть телевизор, который он прикрепил к стене, спать, рисовать мелками, которые он ей оставил, есть еду, которую он для нее приготовил, листать страницы книг, которые она не понимает. Он хотел бы научить ее читать, но какой в этом смысл, если она не умеет говорить и никогда не станет частью общества, которое видит в ней только съедобный продукт? Клеймо на ее лбу, огромное, четкое, неразрушимое клеймо, заставляет его держать ее взаперти в доме.
Он быстро едет на завод. Он намерен покончить с тем, что нужно сделать, и вернуться домой. Но тут у него звонит телефон. Он видит, что это Сесилия, и сворачивает на обочину. В последнее время она звонит все чаще. Он боится, что она хочет вернуться домой. Он никак не может объяснить ей, что происходит. Она не поймет. Он старается избегать ее, но от этого становится только хуже. Она чувствует его нетерпение, видит, что боль превратилась в нечто другое. Она говорит: «Ты стал другим»; «Твое лицо изменилось»; «Почему ты не взял трубку в тот день, ты так занят?»; «Ты уже забыл обо мне, о нас». «Мы», о котором она говорит, не ограничивается ею и им, оно включает в себя и Лео, но сказать это вслух было бы жестоко.
Приехав на завод, он кивает охраннику и паркует машину. Его не волнует, читает ли этот человек газету, он даже не удосуживается проверить, кто он такой. Он больше не останавливается, чтобы покурить, подперев руками крышу машины. Он идет прямо в офис Крига. Он быстро целует Мари в щеку, и она говорит: «Привет, Маркос. Ты очень опоздал, милый. Сеньор Криг внизу. Пришли люди из той церкви, и он пошел с ними разбираться». Последнее она произносит с раздражением. «Они появляются все чаще и чаще». Он ничего не говорит, хотя знает, что опоздал, и более того, что люди из церкви пришли раньше. Он быстро спускается вниз и бежит по коридорам, не здороваясь по пути с рабочими.
В вестибюле они встречаются с поставщиками и людьми, которые не работают на заводе. Криг стоит там, ничего не говоря, медленно, почти незаметно покачиваясь, как будто у него нет выбора. Он выглядит неловко. Перед ним стоит делегация из примерно десяти человек. Они одеты в белые туники, их головы обриты. Они молча наблюдают за Кригом. Один из них одет в красную тунику.