Все накрахмаленное, ослепительно белое, давным-давно позабытое.
— Ну что столбом встал? — Зойка шла навстречу, непривычная без белой своей куртки, словно бы выше ростом, совсем еще молодая, в платье с короткими рукавами и вырезом на груди. — У меня таз с водой уже час на плите бурлит. Скидывай свое барахло!
Алексей снял бушлат, стянул через голову верхнюю рубаху и остановился в нерешительности.
— Все скидывай! — распорядилась Зойка. — Исподнее тоже! Небось чернее грязи! Ну чего уставился! Сто раз тебе говорить: вода выкипает! Да ты никак застыдился? Господи! Мужиков я голых не видела! Или застудиться боишься? Вроде у меня тепло. Погоди-ка!
Она сдернула с постели покрывало, раскидала в изголовье подушки, откинула одеяло:
— Раздевайся и ложись. А барахлишко свое на пол кидай. Я сейчас!
И пошла к дверям.
Алексей торопливо, путаясь в штанинах, разделся и лег, натянув одеяло до подбородка. И вовремя! Зойка вошла уже в халате, и видно было, что надет он на голое тело, связала в узел Алексеевы вещички, став над кроватью, усмехаясь, сказала:
— Не согрела я тебе постель. В холодную мужика уложила. Ничего, потерпи!
И, забрав узел, вышла из комнаты.
Алексей повернулся к стене, умащивая поудобней подушку под головой, и увидел в углу простыни черные буквы: «ИТУ» и номер. «Простыни-то казенные! — догадался Алексей. — ИТУ — исправительно-трудовое учреждение, а по-простому если — лагерь. А номер — это инвентарь значит! От прежнего муженька, наверное, остались, их бы сдать полагалось; а она наплевала и пользуется!» Штамп и номер на простыне напомнили ему пэтэушное белье в общежитии. Такие же здоровые штемпеля ставили. Здесь хоть в углу, а там — где попало! Он улыбнулся своим воспоминаниям и заснул.
Проснулся он оттого, что кто-то гладил горячей ладонью его синяки и ушибы, потом над самым ухом услышал прерывистый голос Зойки:
— Измордовали-то как! Ах, зверье!.. Ничего, заживет... Ты молодой... Молоденький совсем...
Все еще в полусне, он повернулся и ощутил всю тяжесть ее сильного тела, а она все крепче и крепче обнимала его, короткими быстрыми поцелуями касаясь его избитого тела.
— Синяки-то, синяки какие... Господи! Собаку так не бьют! Бедненький ты мой!.. Мальчишечка!
В голосе ее, в движении рук появилось вдруг такое, никогда не изведанное им, отчего кровь прилила к голове, он сам потянулся к ней, как слепой тычась головой в ее голую грудь, а она все сильней и сильней прижимала его к себе и, задыхаясь, повторяла, как молитву:
— Тебе это впервой, да? Впервой?! Ах ты, звереныш маленький! Не торопись... Не торопись... Я научу... Вот так! Вот так!..
Потом он, потрясенный, лежал рядом с ней, а она, гордая, грешная, по-матерински счастливая, прижимала его голову к своей груди и шептала:
— Тебе в первый-то раз другая бы нужна... Не лагерная дешевка... Господи! Сколько у меня мужиков перебывало — не сосчитать! А все равно, веришь, ты как самый первый! Это надо же!
Удивляясь, она смеялась, хрипловато и негромко, и снова прижималась к нему, гладила по коротко остриженной голове, обхватив ладонями лицо, вглядывалась в глаза и говорила, говорила не переставая:
— Мне бы стыдиться, а я радуюсь! Счастливая какая-то... А отчего — не пойму! Всякого перевидала, а вот поди же! Счастливая! — И вдруг спохватилась: — Пора тебе! А то до съема не успеешь. Сейчас я твое шмотье принесу. Высохло все давно!
Она соскочила с постели, накинула халат, вышла из комнаты и тут же вернулась с вещами Алексея.
Он торопливо одевался, а она смотрела на него и будто сама с собой разговаривала:
— Не покормила мужика. Так голодный и уйдет. Баланду свою хлебать будет! — И вдруг схватилась за голову: — Алеша!
— Что? — застегивал бушлат Алексей.
— Как же ты с саловской кодлой разбираться будешь?
— А чего с ней разбираться? — нахмурился Алексей. — Разбирались уже. Хватит.
— Ох, не знаешь ты их! Ох, не знаешь! — завздыхала Зойка. — А если порежут?
— Не порежут, — мотнул головой Алексей. А в «шестерках» у них бегать не буду. Не дождутся!
— Отчаянный ты! — не то осуждая, не то гордясь им, сказала Зойка.
— Какой есть, — угрюмо ответил Алексей. — Побежал я.
Помолчал и, краснея, выдавил:
— Спасибо тебе.
— Золотце ты мое!.. — прижалась к нему Зойка. — Тебе спасибо. Хоть часок за человека себя посчитала!
— А ты что, не человек? — вскинулся Алексей.
— Какой я человек — усмехнулась Зойка и с вызовом выкрикнула: — Дешевка я! Подстилка поселковая! Прости господи, понял? А ты думал кто?! Святая?