Степан хотел узнать у матери, выпишут Глашу утром или после обеда, но решил, что разведает через Саньку Чижика. Главное — так исхитриться, чтобы увидеть ее раньше всех и чтобы Глаша догадалась, что он готовился к этой встрече.
Степан вспомнил вдруг солдатика с самодельными леденцами и заулыбался. Вытащил из укромного места выточенную им еще на заводе зажигалку, протер мягкой тряпочкой, полюбовался на собственную тонкую работу и спрятал под подушку. Потом принялся шарить в тумбочке, где отец, когда был жив, хранил свой сапожный инструмент.
Мать нахмурилась и спросила:
— Чего потерял?
— Ваксу мне надо... — сказал Степан. — Сапоги почистить.
— Чего это вдруг? — удивилась она. — Сроду не чистил!
— Конференция у нас завтра, — буркнул Степан. Взял баночку с засохшей ваксой, облезлую щетку и примостился на пороге.
— Опять конференция? — удивилась мать. — На двор иди чистить.
Степан только мотнул головой поплевал в банку, надел сапог на руку и принялся орудовать щеткой.
Таисия Михайловна молча покачала головой и опять взялась за стирку. Степан поставил начищенные сапоги у кровати и сказал:
— Другое дело!
Оглядел себя с ног до головы в мутноватое зеркало и нахмурился.
— Штаны бы погладил, — посоветовала ему мать.
— А как? — обернулся к ней Степан.
— Сложи по складке, под мокрую тряпку — и утюгом, — объяснила она.
— Где она, складка-то? — безнадежно посмотрел на свои штаны Степан.
— Сделать надо! — засмеялась Таисия Михайловна и вздохнула: — Отцовские бы дала, да проели... Может, пиджак возьмешь? В самую тебе пору.
— Ну, еще пиджак! — отмахнулся Степан. Подумал и согласился: — Ладно!.. А рубашку синюю выстираешь?
— Стираю уже... — кивнула на корыто мать. — Завтра к вечеру выглажу.
— Мне утром надо, — забеспокоился Степан.
— Разве не вечером у вас конференция? — пряча улыбку, спросила она.
— Утром, — сказал Степан и отвернулся. Теперь у него покраснели уши. Это он знал точно! Они всегда у него краснели, когда он врал.
Таисия Михайловна смотрела на него и беззвучно смеялась...
Когда он вышел во двор в начищенных сапогах, синей наглаженной — успела все-таки мать! — рубашке, в полосатом пиджаке, от которого попахивало нафталином, поджидавший его Санька только присвистнул. Он и сам приоделся в какую-то кацавейку, смахивающую на женскую кофту.
— Куда пойдем? — подбежал он к Степану.
— Сейчас — на толкучку, — ответил Степан и подбросил на ладони зажигалку.
— А потом куда? — спросил Санька, все еще оглядывая Степана.
— На кудыкину гору! — щелкнул его по носу Степан и пошел через двор к пустырю.
Санька побежал за ним.
Народу на толкучке было еще мало, и Степан сразу углядел худого человека в солдатской шинели внакидку. В одной руке он, не таясь, держал две пачки махорки, а другую то и дело подносил ко рту, глухо и надсадно кашляя.
Степан, не торгуясь, отдал ему зажигалку за пачку и заторопился к выходу.
— А куда теперь? — едва поспевал за ним Санька.
— На другой толчок! — усмехнулся Степан.
Санька недоверчиво посмотрел на него, помолчал и сказал:
— Глаху-то утром выписывают.
— Ну и на здоровье! — старательно обходил лужи Степан.
— Сам ведь спрашивал... — надулся Санька.
— Кто? — притворно удивился Степан. — Я?!
— А кто? Я, что ли? — протянул Санька, увидел глаза Степана, понял, что тот шутит, и разулыбался: — Закурим?
— Нет, брат! — помахал у него перед носом пачкой махорки Степан. — Менять буду.
— На что? — заинтересовался Санька.
— На спрос! — ответил Степан и засмеялся.
Санька даже остановился. Давно он не слышал, чтобы Степан смеялся. Он и улыбался-то теперь редко, и то не поймешь — смешно ему или так, за компанию. А тут смеется!
Саньке самому стало отчего-то весело, и он, не разбирая дороги, нарочно разбрызгивая лужи тяжелыми своими ботинками, припустился догонять Степана.
Когда они пришли на бульварчик к больнице, раненые уже сидели на скамейках. Видно, только отзавтракали, и кое-кто еще отщипывал корочку от принесенного с собой на обмен ломтя хлеба. Один солдат курил, а сидевшие рядом нет-нет да поглядывали на него в надежде, что и им достанется потянуть.
Посетителей сегодня в больницу не пускали, да и рановато еще было для настоящей торговли, поэтому, когда на бульварчике появились Степан и Санька, раненые оживились. Саньку всерьез никто не принимал, но сапоги и пиджак Степана произвели впечатление.
Степан обходил скамейки, ища солдатика с самодельными леденцами. Солдатика нигде не было, и Санька заметил, что Степан начал волноваться. Он то поглядывал на ворота больницы, то опять возвращался к скамейкам, которые уже обходил. Спросить про солдатика с леденцами он не решался: засмеют. Хотел уже выменять махорку на сахар — все лучше, чем встречать Глашу с пустыми руками. Потом рассудил, что сахар Глаше давали в больнице, а вот леденцы теперь в редкость, хоть и самодельные.