Федор стоял, смотрел им вслед, потом вдруг побежал, догнал идущего сбоку отряда Алексея и, пытаясь идти с ним в ногу, попросил:
— Леша, а можно я с вами немного похожу?
— Давай, давай! — кивнул в сторону замыкающего Алексей. — Пристраивайся!..
Федор пропустил всех и зашагал рядом с Санькой, старательно размахивая руками. Санька толкнул его в бок и разулыбался....
Горовский и Лена были уже у ворот сада, когда оттуда вышел комсомольский отряд. Женька сделал вид, что никого из них, не знает, а Лена отступила, давая дорогу, и незаметно вглядывалась в лица проходящих.
Алексей подобрал живот и, размахивая раненой рукой, как будто она здоровая, скомандовал:
— Шире шаг!.. Федор, не путай ногу! Левой!
— Ему с левой непривычно! — крикнул Степан. — Направо тянет!
— Разговорчики! — пригрозил Алексей, засмеялся и подмигнул Лене.
Лена пожала плечами, потом улыбнулась, схватила Женьку за руку и потянула за собой, в ворота.
Они сидели в беседке, над прудом.
Лена засмотрелась на паутинку, повисшую над прозрачной водой. Она то исчезала, попадая в солнечный луч, то опять появлялась, потом ветер отнес ее в сторону, и паутинка повисла на прибрежной ольхе.
— Даже весна в этом году холодная... — вздохнула Лена.
Женька скинул свою форменную шинель и укрыл ею плечи Лены.
— Я не потому... — улыбнулась ему Лена, но шинель не сняла, даже придержала рукой воротник, закрывая горло.
— Хочешь, стихи почитаю? — предложил Женька.
— Свои?
— Да. Последние.
— Ну, почитай, — согласилась Лена.
Женька встал, заложил руки за пояс и, подвывая, прочел:
И, волнуясь, спросил:
— Ну как?
— Мне не нравится, Женя... — подумав, ответила Лена. — Только ты не обижайся! Понимаешь, мне кажется, что сейчас нужны другие стихи.
— Какие же? — обиделся все-таки Женька.
— Не знаю... — пожала плечами Лена. — Я бы написала о заколоченных витринах, о выстрелах по ночам...
— Это не поэзия! — начал горячиться Женька. — Как ты не понимаешь, Лена... Стихи должны быть как музыка! А писать о разбитых стеклах и подсолнечной шелухе на Невском?.. Нет, не могу!
Лена молчала и, чуть щурясь, как все близорукие, но не носящие очки люди, смотрела в глубину сада.
Из высокой беседки видны были дальние аллеи, изрытые учебными траншеями, и давно пустовавшая эстрада-раковина с облупившейся краской. От собранных в кучи тлеющих листьев поднимался дым и медленно таял в низком облачном небе.
Лена повернулась к Женьке и спросила:
— Ты честный человек?
— То есть как? — растерялся Женька.
— Так! — в упор смотрела на него Лена. — Честный?
— Ну... — замямлил Женька. — Поскольку мне не приходилось никого обманывать, то я считаю...
— Тогда скажи! — перебила его Лена. — Только честно. Ты комсомольцам завидуешь?
— Мы расходимся в политических убеждениях, — не сразу ответил Женька.
— А я завидую... — призналась Лена. — Они хоть знают, чего хотят! Теперь вот готовятся защищать свой город. Но ведь это и мой город, верно?
Шинель сползла у нее с плеч, одной рукой она придерживала ее, другой приглаживала выбившиеся пряди волос на лбу и висках и говорила горячо и быстро:
— Я не хочу, чтобы по набережной опять раскатывали пьяные офицеры! Не хочу, понимаешь? Мне стыдно, что отец будет снова унижаться перед директором банка за свое грошовое жалованье! Пусть лучше сидит без работы, как сейчас!
— Он саботировал при большевиках? — спросил Женька.
— Саботировал... — кивнула Лена.
— Мой тоже... — невесело усмехнулся Женька.
— Ох как я завидую комсомольцам! — вырвалось вдруг у Лены.
— Нечему завидовать! — самоуверенно заявил Женька. — У нас будет своя организация. Стрельцов обещал твердо.
— Стрельцов? — повернулась к нему Лена, хотела что-то сказать, но замолчала.
— Ты что-то не договариваешь? — внимательно посмотрел на нее Женька.
— Нет, ничего!.. — отмахнулась Лена, плотнее запахнула на себе шинель, будто закрываясь от кого-то, и неуверенно сказала: — Знаешь, Женя... Может быть, я ошибаюсь, но мне все время кажется, что за его спиной стоит кто-то чужой! Стоит и нашептывает ему все речи, которые он произносит перед нами.
— Да ты что, Лена?! — искренне возмутился Женька. — Петр Никодимович? Нет!.. Ты ошибаешься, поверь мне! Он всей душой предан нашему делу. И потом, какие там свои, чужие? Стрельцов вне всяких партий, ты это знаешь!