Екатерина Петровна смотрела на нее и тоже смеялась.
За окном послышался приглушенный выстрел, за ним второй...
Стреляли где-то за пустырем, у переезда.
— Что это? — Глаша затихла и прижала руки к груди. — Неужели Степа?
— Сразу уж и Степа! — скрывая тревогу, сердито сказала Екатерина Петровна. — Стреляют и стреляют... Мало ли!
Она обняла Глашу за плечи, гладила по голове, а сама не отрываясь вглядывалась в темное окно...
Федор шел к переезду, когда увидел, как из переулка вышел человек в черном пальто и серой мерлушковой шапке. Держась в тени, он направился к дощатым мосткам, уложенным между путями.
— Гражданин! — окликнул его Федор.
Человек обернулся, увидел его и, пригибаясь, побежал вперед.
— Куды побег? — испуганно крикнул Федор. — Стой! Стой, кому говорю... Ах ты, язви тебя!
Он сорвал с плеча винтовку, широко расставил ноги и, поймав на мушку спину бегущего человека, зажмурился и нажал курок. Потом, все еще не открывая глаз, передернул затвор и выстрелил еще раз. Плечо больно заныло, в ушах звенело, Федор открыл глаза и увидел, что человек, неловко подвернув ногу, лежит на рельсах.
— Вставай! — закричал он ему издали. — Нечего придуриваться!
Но человек не двигался, и Федор уже жалобно попросил:
— Слышь, дядя... Вставай, а? Хватит лежать!
Человек даже не пошевелился, и Федор пошел к нему. Шел он медленно и все ждал, что человек сейчас встанет и начнет ругаться, но тот не вставал и не поправлял так неловко подвернутую ногу. Федор нагнулся над человеком и потряс его за плечо:
— Эй!..
Рука у человека откинулась, как тряпочная, и упала на рельс. Федор нагнулся ниже, увидел закатившиеся белки глаз и оскаленный, как у запаленного гоном волка, рот.
Его вдруг забила крупная дрожь, он попятился и, боясь повернуться спиной, пятился до тех пор, пока не споткнулся о какой-то кирпич или булыжник и упал. Треух с него свалился, но он не заметил этого, вскочил и, не разбирая дороги, побежал через пустырь к баракам.
Федор бежал и плакал, бурьян цеплял его за ноги, он спотыкался, ронял винтовку, подбирал ее и бежал дальше. Ему казалось, что человек с оскаленным ртом встал и гонится за ним по пятам и цепляет его за ноги никакой не бурьян, а тряпичная его рука. Он не помнил, как добежал до барака и очутился в комнате. Увидел встревоженное лицо Екатерины Петровны, обернувшуюся к нему от окна Глашу, тяжело опустился на табурет и с отчаянием сказал:
— Я, тетя Катя, человека убил.
— Да ты что! — охнула Екатерина Петровна.
— Совсем убил... — схватился за голову Федор. — Не дышит! — Он всхлипнул, посмотрел на Екатерину Петровну полными слез глазами и спросил: — Чего теперь со мной будет? В тюрьму, да?
— Да погоди ты! Погоди! — закричала Екатерина Петровна. — В тюрьму, в тюрьму... Толком сказать можешь?
— Дак я говорю... — заморгал мокрыми ресницами Федор. — Я ему кричу: «Стой!» — а он бежит. Я опять кричу, а он все равно бежит. Ну, я и пульнул, как по инструкции...
— Пульнул, пульнул! — сердито вмешалась Глаша. — Слышали, что пульнул. В кого стрелял-то?
Федор повернул к ней растерянное мокрое от слез лицо:
— Говорю же я... Мы со Степаном в патруль назначены... Ну, пошли... Потом разошлись... Один я, значит, иду...
— Да не тяни ты, ради господа! — в сердцах прихлопнула ладонью по столу Екатерина Петровна. — Ушел, пришел... Стрелял, тебя спрашивают, в кого? Свой он, чужой?.. С оружием был или нет?..
— Разве я знаю? — окончательно запутался Федор. — Свой он, не свой... Не видел я его раньше... Я ему: «Гражданин!» — документы хотел проверить, а он шасть от меня — и ходу! Ну, я и стрельнул... Подхожу, а он...
Федор судорожно вздохнул, затряс головой, словно хотел забыть увиденное, и тоскливо проговорил:
— Засудят меня теперь!..
— Разберутся... — успокаивала его Екатерина Петровна, но по лицу ее было видно, как она встревожена.
— Стукнул и стукнул! — вдруг заявила Глаша и отбросила рукой волосы со лба. — Наверняка контра!
— Во! — оживился Федор. — Бежал ведь он...
— Ну, бежал? И что? — строго сказала Екатерина Петровна, но смотрела не на Федора, а на Глашу. — А если он за доктором бежал? Если несчастье у него дома и он документы впопыхах не взял? Стрелять в него сразу?
Она покачала головой, больше на Глашу не глядела. Только горько повторила:
— «Стукнул и стукнул»... Это надо же! Чтоб в такие годы и так про смерть...
Долго молчала, потом с надеждой спросила у Федора:
— Может, он живой? А, Федя...
Федор горестно покачал головой:
— Нет, тетя Катя... Начисто я его срезал.
И закрылся ладонями, вспомнив лицо убитого.