— Ну, знаете... — возмущенно пожал плечами Степан, вынул из карманов две пригоршни папирос и высыпал на стол.
Зайченко сгреб папиросы в кучу и спросил:
— Все?
— Все! — Не моргнув глазом, соврал Степан.
— А если поискать?
Степан вздохнул и вынул заложенную за ухо папиросу:
— Последняя!
— Смотри у меня! — Зайченко надел очки и вывернул подлиннее фитиль у лампы. — Гильзы-то не фабричные... Сам, видно, набивал... — И принялся одну за другой ломать папиросы.
— Что делаете?! Ну что делаете? — закричал Степан.
Зайченко, рассыпая табак, откладывал в сторону отломанные гильзы, каждый мундштук подносил к лампе и, щурясь, заглядывал внутрь, как в маленькую подзорную трубу.
— Ага! — Он осторожно развернул мундштук одной из папирос и ногтем снял закатанный туда листок восковки. Поднес листок к лампе, и на тонком квадратике четко проступили написанные черными чернилами буквы и цифры.
— Шифровка? — шагнул к столу Степан.
— Вроде... — кивнул Зайченко.
— В Чека надо! — заволновался Степан. — Обязательно в Чека! Давайте я сбегаю.
— А без тебя про то не знают? — Зайченко снял очки и обернулся к Федору: — Благодарность тебе, Федя!
— Мне-то за что? — удивленно заморгал ресницами Федор. — Я по инструкции. Бежал он, ну я и это...
— Вот за это и спасибо, — усмехнулся Зайченко. — Не растерялся.
— Чего там! — счастливо улыбнулся Федор. — Я завсегда, если что... — С победным видом посмотрел на Степана, на Глашу, вскинул винтовку за плечо и решительно заявил: — Я пойду еще покараулю, дядя Иван!
— Иди, иди... — озабоченно кивнул ему Зайченко и встал из-за стола.
Екатерина Петровна посмотрела вслед выскочившему в коридор Федору и осуждающе покачала головой.
— Ты что? — удивился Зайченко.
— Выходит, что другим нельзя, ему можно... — не сразу ответила Екатерина Петровна.
— Почему это? — не понял Зайченко.
— Да все потому... — вздохнула Екатерина Петровна. — За что ему благодарность? За убийство?
— Так убил-то он кого?! — рассердился Зайченко. — Врага он убил! Заговорщика!
— Это случилось, что заговорщика, — тихо, но твердо сказала Екатерина Петровна. — А стрелял-то он в человека просто.
— Ну, мать! — развел руками Зайченко. — Мудришь ты что-то.
— Может, и мудрю... — задумалась Екатерина Петровна. — Только он теперь постарается: нужно не нужно — власть свою будет показывать. — Помолчала и добавила: — И ты его в этих правах утвердил, Ваня.
— Надо будет — укоротим, — угрюмо сказал Зайченко.
— Как бы он тебя потом не укоротил, — невесело усмехнулась Екатерина Петровна.
— Знаешь... — повысил голос Зайченко. Сдержался, прошелся по комнате и, ссутулив спину, остановился у окна. — Кругом черт те что творится! Как тут руки от крови уберечь? Такое время!
— Ему-то в другое время жить, — упрямо возразила Екатерина Петровна. — А попробуй тогда его останови! Поздно будет...
— Ладно! — шагнул к вешалке Зайченко. — Там у меня обойма запасная была... Дай, пожалуйста.
— В карман положила, — кивнула на куртку Екатерина Петровна.
— Когда же успела? — удивился Зайченко, улыбнулся и сказал: — Пошел я.
— В Чека, Иван Емельянович? — подхватил винтовку Степан.
— Куда же еще? — направился к дверям Зайченко.
— А я как же? — встал у порога Степан. — Неужто не возьмете?
— Ты в патруле. — Зайченко посмотрел на Екатерину Петровну и добавил: — Нельзя Федору одному.
— Эх, мать честная! — хлопнул фуражкой по колену Степан.
— Дядя Ваня... — негромко сказала вдруг Глаша. — Я за Степана останусь. Можно?
— Оружие есть? — спросил Зайченко.
— Наган у меня, — кивнула Глаша,
— Ладно... — согласился Зайченко. — Двинули, Степан!
Степан, боясь, как бы Зайченко не раздумал, первым выскочил в коридор, оттуда на крыльцо и стоял там, нетерпеливо поглядывая на дверь. Когда Зайченко вышел и они уже шли через двор, Степан вдруг остановился:
— Вы идите, Иван Емельянович... Я догоню! — И повернул обратно.
Зайченко сердито пожал плечами и зашагал к воротам.
Степан взбежал на крыльцо, протопал по коридору, приоткрыл дверь в комнату:
— Глафира!
— А?.. — испуганно обернулась Глаша.
— Спасибо! — Степан захлопнул дверь и забухал ботинками по дощатому полу коридора, потом хлопнула дверь на крыльце, и слышно было, как Степан бежит через двор.
— Вот дурной! — покачала головой Екатерина Петровна.
Глаша промолчала, только губы у нее смешливо дрогнули и опять заблестели глаза. Она уже надела свое пальтишко, подпоясалась широким ремнем, достала аккуратно завернутый в промасленную тряпочку наган и обтерла его, любуясь блеском вороненой стали.