— Успеем, — пообещал Тимохин и повернулся к Пояркову: — Веди в свои хоромы!
— Вам бы такие! — огрызнулся Поярков.
— Да ты не обижайся, чудак! — улыбнулся Тимохин. — Шучу ведь...
— Тогда извините, — ответил Поярков. — Думал, всерьез... Пошли!..
— ...Знакомься! — сказал жене Поярков.
— Ирина!
— Тимохин.
— А по имени-отчеству как? — спросила Ирина.
Тимохин не сразу, но ответил:
— Виталий Иванович.
— Виталий... — повторила Ирина. — Красиво!
— Вы это серьезно? — не поверил Тимохин.
— Какие же шутки? ! — улыбнулась Ирина. — Что красиво, то красиво! А он вот... — она кивнула на Пояркова, — Серега! Разница!
— Никакой я не Серега! — в сердцах сказал Поярков, надевая чистую рубаху. — Серега, Серега! Алексей я!
— Да ты что? Трезвый вроде? — забеспокоилась Ирина.
— Шутит он, — вмешался в разговор Тимохин.
— Ничего я не шучу! — оборвал его Поярков. — Был Серега, и весь вышел! И не Поярков я! Рыскалов я!.. Алексей Рыскалов! Хватит, насережился!
— Чего это с ним? — встревоженно посмотрела на Тимохина Ирина. — Или с головой что? Заболел никак?
— Ничего я не заболел! — крикнул Рыскалов. — Скоро сама все узнаешь. Захочешь — требуй развода! С алиментами только туго будет! Поехали, начальник! Я готов!
— Он вам напишет, — попытался успокоить Ирину Тимохин. — Или я напишу. Не волнуйтесь!
— Вовка где? — спросил Рыскалов.
— Где ему быть? — всхлипнула Ирина. — На речке, наверное...
— Поцелуй его за меня. Пошли, начальник!
И первым шагнул к дверям.
...По всем существующим правилам Рыскалов должен был ночевать в КПЗ, потом его ждала камера в пересыльной тюрьме, а когда подберется этап, в душном вонючем вагонзаке он отправится «по принадлежности», в город, где его судили. Тимохин же оставил его ночевать в своем гостиничном номере, благо диван был свободен. Что такое набитый сверх меры вагонзак летом, Тимохин представлял достаточно хорошо, вспомнил, что где-то читал о том, что в исключительных случаях возможен провоз заключенного в обычном вагоне с положенными по инструкции мерами предосторожности, — решил для себя, что это именно тот случай, не сдал Рыскалова на этап, а добился двухместного купе, чтобы везти его «по-человечески». Он не хотел признаваться даже самому себе, что ему чем-то нравится этот парень с открытым лицом и натруженными рабочими руками.
Что делать двум попутчикам в тесноватом купе поезда в дальней дороге? Не пить же подполковнику милиции с заключенным? Разговаривали. О прежней жизни Рыскалова Тимохин знал почти все. Интересовал его лагерь и особенно побег!
— Женщина одна помогла, — коротко сказал Рыскалов. — Отчаянная баба!
— Спал, что ли, с ней? — грубовато спросил Тимохин.
— Это само собой, — неохотно ответил Рыскалов. — Не в этом дело... Любила она меня...
— А ты?
— Я тоже, наверное...
— А жену любишь?
— Сына больше.
— А она тебя любит.
— Вы-то откуда знаете?
— Слепому видно! Без памяти любит.
— Она не меня любит, — усмехнулся Рыскалов. — Сережку Пояркова. А вот меня такого — не знаю... Полюбит ли?
— Все будет у вас как надо! — убежденно сказал Тимохин. — Такая ждать будет. И никого близко к себе не подпустит!
— Шесть лет?! — недоверчиво посмотрел на него Рыскалов.
— Хоть десять! — сказал Тимохин и взглянул в окно: — Станция. И большая! Смотри-ка, базарчик за вокзалом! Картошечки бы сейчас горячей. Картошка в этих местах знаешь какая?!
— Я сбегаю! — вскочил с места Рыскалов, но тут же сел, боясь взглянуть на Тимохина.
— А чего ж? — сказал тот. — Сбегай! Деньги есть?
— Есть! — уже из коридора откликнулся Рыскалов.
— И молочка постарайся! Топленого! — крикнул вслед Тимохин.
Не понимая, да и не очень стараясь понять почему, но Тимохин не подходил к окну. Коря себя за неосмотрительность, он не мог унизить ни себя, ни Рыскалова попыткой проследить, как тот будет вести себя, выйдя из вагона. Тимохин сел на свою нижнюю полку, развернул читаную-перечитаную газету и, не очень вникая в смысл, принялся перечитывать какую-то очередную статью о преимуществе арендного подряда.
Только когда прошли отведенные для стоянки поезда десять минут и на станции раздался, усиленный динамиком, голос дежурной, объявляющей об отправлении, он решился взглянуть в окно. К поезду бежали пассажиры, в руках у них были бумажные кульки и целлофановые пакеты. А какой-то толстяк в пижаме нес на вытянутых руках кастрюлю с молоком. То ли с собой вез кастрюлю, то ли так, с кастрюлей, и купил. Рыскалова среди них не было! Когда, лязгнув буферами вагонов, поезд начал медленно набирать скорость, Тимохин увидел бежавшего по платформе Рыскалова. Одной рукой он прижимал к груди бумажный кулек с картошкой, другой держал за горлышко бутыль с молоком.