Рыскалов бросил всю горсть камней в море, встал и направился обратно в город. Шел нахально, не таясь, по главной улице мимо кинотеатра, но никто его не остановил, и ни один милиционер документов у него не потребовал. Так и дошел до дома, где жил Тимохин, поднялся на третий этаж и позвонил.
Тимохин открыл дверь, прошел в комнату, уселся за письменный стол, на котором горела лампа под зеленым абажуром, и погрузился в чтение Уголовного кодекса РСФСР.
— Статью мне подбираете? — спросил Рыскалов.
— Молоко в холодильнике, — не поднимая головы, ответил Тимохин.
— Спасибо! Холодное молочко — это клёво!
— Слушай! — хлопнул обложкой об стол Тимохин. — Давай без этого! «Клёво»! — передразнил он. — Не мальчик из детдома! И вообще, терпеть не могу жаргона!
— Понял, — кивнул Рыскалов и пошел на кухню.
...Утром, собираясь в управление, Тимохин сказал Рыскалову:
— Дверь я на ключ не закрываю. Захочешь выйти — захлопнешь. Но лучше повремени гулять. Могут вызвать.
— Слушаюсь! — отозвался из ванной Рыскалов. — Гулять у меня особой охоты нет. Посижу дома.
— Вот и отлично! — Тимохин вышел и захлопнул за собой дверь.
Генерал его вызвал, как только Тимохин появился в управлении.
— Успешно съездил? — спросил он Тимохина. — Могу я в Москву докладывать о прекращении розыска?
— Так точно, можете, — остался стоять у дверей кабинета Тимохин.
— Проходи, садись, — кивнул на кресло у стола генерал. — Ну и где же твой подопечный? В изоляторе или уже в пересылке?
— Дома он у меня сидит, — ответил Тимохин.
— Как это — дома?! — не понял генерал. — Шутки шутишь?
— Вполне серьезно, — встал с кресла Тимохин. — Нельзя его в камеру.
— Это почему же? — Генерал снял и снова надел очки. — Что он у тебя такой за особенный?
— Особенный, товарищ генерал. Сам впервые с таким случаем сталкиваюсь.
И Тимохин доложил всю историю Рыскалова. Разговаривали они долго. Потом генерал вызвал помощника и приказал доставить Рыскалова в управление. Того привезли быстро, в кабинет генерала он вошел вместе с помощником; но тот тут же вернулся в приемную, а вслед за ним из генеральского кабинета вышел и Тимохин. В приемной он сначала сидел, потом стоял у окна, ждал, выйдет ли Рыскалов из кабинета или генерал, через помощника, вызовет конвойных и отправит Рыскалова в изолятор. Могло быть и так. Вернее, должно было быть так! Но Рыскалов вышел один, бледный, с красными пятнами на лице, и дрогнувшим голосом сказал Тимохину:
— Вас просят зайти.
Тимохин поспешно прошел в кабинет, а помощник генерала налил в стакан воды из графина, стоящего на столике в углу приемной, и подал его Рыскалову:
— Выпей.
Рыскалов залпом выпил воду и охрипшим голосом спросил:
— Курить тут можно?
— Вообще-то не рекомендуется, но ладно, кури. Только поаккуратней. Вон у окошка встань и кури.
Рыскалов дрожащими пальцами достал из пачки сигарету, раскурил ее и, жадно затянувшись, выпустил дым в полуоткрытое окно.
Помощник генерала покосился на плотно закрытую дверь кабинета, подошел к окну, где стоял Рыскалов, и тоже закурил...
— ...И что же ты намерен теперь предпринять? — вопросительно смотрел на Тимохина генерал.
— У вас УК РСФСР под рукой? — спросил Тимохин.
— Должен был где-то быть, — открыл ящик письменного стола генерал. — Сейчас пороюсь.
— Не надо. Я захватил. — Тимохин раскрыл томик Уголовного кодекса и прочел: — «Статья шестая: суд, прокурор, а также следователь и орган дознания, с согласия прокурора, вправе прекратить уголовное дело, если будет признано, что вследствие изменения обстановки совершенное лицом деяние потеряло характер общественно опасного или это лицо перестало быть общественно опасным».
— Не годится, — снял очки генерал. — За что его судили?
— За грабеж и поджог дачи, — ответил Тимохин.