И такое могло быть! Подростки всю вину возьмут на себя, сроки получат минимальные, скорее всего условные. На это и был расчет у Рыскалова. Но случилось непредвиденное! В ночь, когда горела дача, один из воспитателей обнаружил, что в спальне интернатских малышей шел пир горой. На койках лежали надорванные плитки шоколада, пачки печенья, вскрытые банки сгущенки, круги копченой колбасы. Все это было похищено на даче, владельцем которой был завхоз интерната Гулыга. В эту предпраздничную ночь он с семьей уехал в город, а в пустовавшую дачу, выдавив оконное стекло, забрались подростки, набезобразничали там как могли, опустошили кладовую, разожгли на полу комнаты костерок и выбрались через окно наружу.
Дело было ясное, раскрутили его за несколько дней, никакие выдуманные алиби подросткам не помогли, но, когда они томились в кабинете следователя, в отдел пришел Алексей Рыскалов и заявил, что это он подбил подростков на совершение преступления, что те лишь под угрозой расправы исполняли его требования и он, Рыскалов, готов отвечать за это по всей строгости закона.
«Значит, признаетесь в совершении кражи?» — спросил следователь. На что Рыскалов, усмехнувшись, ответил: «Кражи никакой не было. Свое взяли».
Следователь был молодой, горячий, шуточек не признавал, оформил протокол, отправил материалы в суд, и получил Рыскалов свои пять лет в колонии строгого режима. А не прошло и года — сбежал!
Отбывал наказание Рыскалов в Коми. Гибельные эти места Тимохин знал. Чащобные леса, непроходимые болота, зимой мороз до сорока градусов, летом жара и гнус, жрущий до крови. Зона в зоне! Беги — не хочу! А он сбежал! Добро был бы отпетый уголовник. У того связи на воле, готовые документы — лег на дно и затаился до времени. А у этого что? Общежитие ПТУ? Не мог же он за неполный год пребывания в колонии так сойтись с ворами в законе, что ему обеспечили продовольствие на дорогу и место, где можно без риска пересидеть первое время. Кто он для них? Так... Сявка! Скорее всего, не выдержал режима и кинулся сломя голову в бега. Оторвал от себя две-три хлебные пайки, насушил тайком у печки сухарей и рванул! И сгинул, наверное, в первом же болоте. Потому и сведений о нем шесть лет никаких.
Тимохин закрыл папку и положил ее на прежнее место в шкаф.
— Ты сегодня стонал во сне, Сережа.
Поярков поднял голову от сковороды с яичницей, посмотрел на сидящую напротив жену, ничего не ответил и, доев, отодвинул пустую сковороду в сторону.
— И ругался опять.
— Матом? — спросил Поярков.
— По-всякому, — отвела глаза Ирина. — Дурное что-нибудь снилось?
Поярков снял чайник с плиты, долил кипятку в заварку, размешал ложкой сахар и нехотя сказал:
— Так... Муть всякая... Володьку не разбудил?
— Его пушками не добудишься! — улыбнулась Ирина.
Поярков кивнул и принялся одеваться.
Поверх фланелевой рубахи натянул толстый свитер, влез в меховые унты, надел полушубок, помял в руках шапку и уже в дверях сказал:
— Уйду я с драги. Надоело!
— И куда же? — встревожилась Ирина.
— Не решил еще. Может, на вскрышные.
— С драги на вскрышные?! — всплеснула руками Ирина. — В самую глухомань, в тайгу! И так тебя по десять дней дома не бывает!
— Вахта, — пожал плечами Поярков.
— А на вскрышных по месяцу в тайге сидеть будешь! — не унималась Ирина.
— Не причитай! — Поярков нахлобучил на голову шапку и вышел.
Ирина вздохнула и, приоткрыв дверь, заглянула в комнату.
Вовка спал уткнувшись головой в подушку, одеяло сползло к ногам. Поправив одеяло, она присела на маленький стульчик у кровати сына.
С Поярковым она познакомилась в Нижнем Тагиле. Он кончал горный техникум, она — медучилище. Общежитие техникума находилось рядом с училищем, и на праздничные вечера горняки всегда приглашали будущих медсестер. Ирине не очень-то нравилось толкаться под усиленный двумя динамиками проигрыватель в тесноватой комнате отдыха горняцкого общежития, отвечать на незамысловатые шутки парней, пить с ними дешевый портвейн с обязательной приговоркой: «Как у вас, медиков, говорят: кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет!» Особенно не терпела она непременное провожание до дому с попытками прижать ее к стене где-нибудь в углу подъезда и лезть целоваться. Ирина в таких случаях упиралась обеими руками в грудь провожатого и, отвернув от него голову, отталкивала от себя. На этом попытки предприимчивых ухажеров обычно заканчивались, и, отпустив пару нелестных замечаний в ее адрес, они удалялись, грохнув на прощание дверью подъезда.