— Формально — так, — согласился Тимохин.
— И все! Нет разговоров! За каждого преступника заступаться — на шею сядут!
— Он не преступник. И не был преступником! — упрямо сказал Тимохин.
— Ограбление имело место? Поджог дачи был? Организатор он?
— Он.
— А ты говоришь, не преступник!
— А мотивы? — горячо заговорил Тимохин. — Если хочешь знать, он за социальную справедливость боролся. По-дурацки, по-мальчишески, но боролся! Пытался бороться!
— Какая к черту социальная справедливость?! — отмахнулся Шульгин. — Поломали дачку и вынесли все, что смогли!
— Что вынесли-то? — рассердился Тимохин. — Ковры, хрусталь, золото? Конфеты и копченую колбасу, которые завхоз от них утаил. И малышне интернатской раздали. В праздник! Дурацкий, конечно, поступок. Непродуманный! Но мотивы-то надо учитывать?
— Вот вы с этими мотивами и влипнете в крупную неприятность, — мрачно пообещал Шульгин.
— Это почему же?
— Потому что замахнулись больно высоко! — пробурчал Шульгин. — Где ты ее видел... эту самую... справедливость социальную? Если ты за нее такой борец, отбери у нашего министра или, хотя бы, у генерала нашего дачу, персональную машину, паек.
— Нет у него пайка!
— Ну пакет! — не унимался Шульгин. — Те же штаны, только назад пуговки, как говорят у нас, в Сибири. Вот бы с чего начинать! А вы?.. Ну, выгородите вы Рыскалова вашего! Освободят его от наказания! Один он такой? Ему повезло: такой чудак, как ты, выискался! А если бы на твоем месте нормальный следственный работник был? Преступник бежал из места заключения, объявлен во всесоюзном розыске. Ты его установил и задержал. Честь тебе и хвала! Получай благодарность и очередную звездочку на погонах. А вы какую-то мышиную возню затеяли!
— Почему это «мышиную»? — всерьез обиделся Тимохин. — Выходит, если ты следователь, то уже не человек? По-человечески поступать не имеешь права?
— Уточни! — поморщил лоб Шульгин. — Что означает это твое «по-человечески»?
— В данном конкретном случае — дело Рыскалова.
— А не в данном?
— Не в данном? — задумался Тимохин. — Тогда ответь и ты мне, только честно, Василий! Разве мы никогда самовольно не трактовали факты? На подследственных не жали? Свидетелей не запугивали? Это как? По-человечески?
— По-служебному это, — не сразу ответил Шульгин. — Для дела так нужно было!
— А если дела, по существу, не было, а ты его раздувал? Да потом еще хвастался: вот, мол, какой узелок развязали! Не было такого?
— Ну было... — неохотно признался Шульгин.
— Вот! — поднял палец Тимохин. — А не должно было быть! А как все это менять? С чего-то начинать надо? Вот мы и начали!
— На всех не вали! — отмахнулся Шульгин. — Ты начал, тебе и расхлебывать!
— Расхлебаю! — пообещал Тимохин.
— Смотри, Виталий... — нахмурился Шульгин. — Шею не сломай!
— Не в цирке работаю! — огрызнулся Тимохин.
— То-то и оно, что не в цирке! — усмехнулся Шульгин. — Не в сетку будешь падать! А кувыркнуться можешь запросто!
— Увидим! — решил прекратить этот бесполезный спор Тимохин. — Так поедешь ты с Поярковой в Москву или нет?
— Виктор Ильич просил... Лично!.. Придется поехать, — вздохнул Шульгин.
— Только поэтому? — исподлобья взглянул на него Тимохин.
— Я тебе свою позицию изложил. Считай, что только поэтому!
— Ладно! Что в лоб, что по лбу!.. Когда едете?
— Приказано не задерживаться!
— Ясно. Удачи вам.
— Себе пожелай. Мое дело — сторона!
— Разберемся! — встал из-за стола Тимохин. — Спасибо за чай!
...Ирина и Шульгин уехали. Кончились горячие завтраки и обеды с борщами и котлетами. Мужчины в квартире Тимохина перешли на привычные яичницы. Простая болтушка утром и вечером, с вареной колбасой на обед. Зато молока пили вдоволь! Рыскалов познакомился с молоденькой продавщицей в магазине, где закупал яйца, и таскал пакеты с молоком полными авоськами. Сам он, так же как Тимохин, к молоку относился спокойно. Пили его в таком количестве исключительно из-за Вовки. Подражая старшим, тот важно тянул молоко из граненого стакана, оставляя над верхней губой молочные усы, которые заботливо вытирал чистым полотенцем Рыскалов. Стараясь наверстать упущенное, он теперь целыми днями занимался с Вовкой. Читал ему вслух, выдумывал всевозможные игры. Однажды, придя с работы, Тимохин застал такую картину: на стол, в кухне, были водружены два стула. На переднем сидел Вовка и управлял невидимыми рычагами, Рыскалов сидел за его спиной, гудел и рычал, подражая шуму мотора.
— Это — драга! — объяснил Тимохину Вовка. — Золотишко моем!
Так и жили они тихо-мирно, ожидая известий из Москвы.