В Управлении милиции вечеринки не жаловали, но под Новый год и на ноябрьские после торжественной части собирались в столовой, на столах стояли тарелки с винегретом и селедкой, потом давали чай и по одному пирожному на брата. После товарищеского ужина столы сдвигались к стене, на них складывали стулья, играл духовой оркестр, танцевали вальс, полечку, краковяк, старшие стояли у дверей в коридоре, покуривали и снисходительно поглядывали на танцующих. Потом пели песни, и начальник Уголовного розыска Александр Алексеевич Коптельцев запевал хрипловатым баритоном: «Славное море, священный Байкал...» И подмигивал голубым хитрым глазом стоящим рядом вольнонаемным девушкам-машинисткам в одинаковых белых беретиках.
А к концу вечера, когда объявляли прощальный вальс, церемонно предлагал руку одной из них, делал круг-другой по залу, скрывая одышку, останавливался и, передав партнершу кому-нибудь из молодых, говорил: «Учись, мой друг, наука сокращает, как говорится!» Это у него присказка была такая: «Как говорится». Коптельцев знал за собой эту привычку, на оперативках пытался следить, чтобы не выскочило любимое его присловье, но тут же забывал об этом. Грузный, круглолицый, он надорвал сердце еще во времена работы в бандотделе — храбрости был безоглядной, с врагами непримирим, с друзьями по-детски доверчив и открыт.
Бычков вспомнил, как уговаривал его Коптельцев соглашаться на работу в милиции. Направил Бычкова райком комсомола, а он рвался обратно на судостроительный, и Коптельцев допоздна просидел с ним в своем кабинете. Пожевывая незажженную папиросу, — после недавнего сердечного приступа врачи запретили ему курить, — он говорил: «Ты думаешь, я милиционером родился? Я — тульский мастеровой. С металлом, как говорится, на ты!.. Корабли строить это, конечно, прекрасно! Это я полностью понимаю. Но не дает ведь спокойно строить всякая сволочь! И не даст, если нас не будет. Так что считай, ты здесь свой корабль, как говорится, строишь! А дело у тебя пойдет. У меня глаз — алмаз!»
«Были в ювелирном алмазы? Что-то я запамятовал!..» Бычков прикрыл окно, лег на койку и уже в полудреме, явственно, будто вблизи, увидел, как из кирпичной кладки сами собой вываливаются кирпичи. Один, другой, третий... С тем и заснул...
...А в доме на углу Лиговки и Разъезжей не спали. Окно в комнате Савелия Лукича было плотно зашторено, на столе стояла лампа под абажуром. Савелий Лукич примостился на низенькой скамеечке и привычно орудовал напильником, разводил пилу-ножовку. В углу, на тюфяке, сидел Колька. Натянул на ноги сапоги, похлопал ладонью по голенищам, весело сказал:
— Через день-два казна опять здесь будет!
— Плюнь через левое плечо... — отозвался Савелий Лукич и поднял ножовку на уровне глаз, проверяя полотнище.
— Тьфу!.. Тьфу!.. — послушно сплюнул Колька. — Как твоя мадам? Примет золотишко? Или по второму разу кишка тонка?
— Плохо эту акулу знаешь... — усмехнулся Савелий Лукич. — Заглотнет и не подавится!
— Тихарей не наведет?
— Глупые вопросы задаешь! — поморщился Савелий Лукич. — Уголовка ее знать не знает. Не та птица!
— Тогда, считай, мы с фартом! — удовлетворенно кивнул Колька.
— Держи! — протянул ему ножовку Савелий Лукич. — И бутылку не разбей. А то, я смотрю, трясешься, как с похмелья!
— Ага!.. — согласился Колька. — Меня перед делом всегда трясет. А на месте — все! Как отрезало! Только руки холодные... А за бутылочку не боись! Не разобью. Без нее дела не сделаешь!
— Азартный ты... — покачал головой Савелий Лукич, и не понять было, то ли осуждал, то ли одобрял он это знакомое ему ощущение предстоящей опасности. — Подходы к магазину проверил?
— Срисовано. — Колька прошелся по комнате, слушая, не скрипят ли сапоги. — Двор там заказной! На две улицы.
— Коловорот смазал?
— Все тип-топ! Сколько настукало?
Савелий Лукич щелкнул крышкой часов:
— Час ночи.
— Скоро потопаю, — наморщил лоб Колька. — Пока доберусь, пока то да се...