— Порядок должен быть.
— Фронтовой анекдот про порядок знаешь?
— Знаю, для утешения придумали. Но я за твердую четкость во всем.
— Тут я согласен. Неувязки — это глупость прикрытая. — Снял с костра чайник, налил в пиалу, подал Букову. Произнес с благоговением: — Пользуюсь для заварки только девяносто пятым номером, лучшего и министры не пьют. Напиток полезный, весь организм улучшает...
Желтая тяжелая луна висела в небе. От песка веяло прохладой, пахло пресно камнем. В колючих зарослях ерзали ящерицы. Над костром порхала летучая мышь с тонким посвистом.
Сторож постелил себе кошму, а раскладушку уступил Букову, но Буков долго не мог уснуть, томительно ощущая гигантское ровное пространство пустыни, бездну неба.
...Перед глазами его вставала с зажатой в белых губах цигаркой политрук Зоя; щурясь, она приказывала начальственно:
«Орудие я не имею права оставить. Давайте его на крюк к танку».
Пожимала левой рукой руки остающимся бойцам, говорила официальным тоном:
«Благодарю вас, товарищи, от лица командования ПВО».
А лицо у Зои было землистым, похудевшим, маленьким, жалким, как у мертвого ребенка...
Люда подошла к Букову и потупилась, протянула пакет с чистыми портянками, шепотом сказала:
«Вот возьми от меня на память».
Мелкие слезы катились по щекам.
Буков, смущенный, растроганный, сказал растерянно:
«Чего ревешь? Портянок стало жалко?»
Сказал так для того, чтобы она не мучилась жалостью к нему. Но не выдержал тона, содрал у себя о пилотки звездочку, сунул в ладонь Люде, ласково посоветовал:
«В часть прибудешь, нацепи, а то на твоей потеряна, еще наряд заработаешь».
А потом попросил снайперскую винтовку у Ельченко, долго целился, наблюдал сквозь оптический прицел Люду, сидящую на броне танка...
Ельченко вскоре был ранен в лицо, отдал совсем свою винтовку Букову и сказал:
«Пойду потрепещу перед взводным, выпрошу противотанковую гранату».
С гранатой Ельченко выполз из окопа и подорвал немецкий станковый пулемет, но обратно не вернулся.
Вспомнилось Букову, как во время танкового боя он, уже будучи механиком-водителем, с ходу налетел на пень и машина зависла на пне, беспомощно грохоча впустую гусеницами. И недвижимая машина стала мишенью. Тогда он выполз через аварийный люк, заложил под пень взрывчатку, зажег куцый кусок бикфордова шнура, снова залез в танк и ждал там взрыва. Взрыв получился сильный, не то пень сковырнулся, не то танк с него сбросило. Только машина встала на землю. И Буков, оглохший от взрыва, ушибленный, все-таки вел танк. Это было под Варшавой. Но город Буков не помнит, не рассмотрел. Очень у него самого вид был тогда неважный, стеснялся в таком виде показываться населению заграничной столицы. Весь в бинтах, лицо в ожогах. И Берлин мало тогда видел. В триплекс какой обзор? Ограниченный. Для боя достаточный, а чтобы все нормально рассмотреть, видимости не хватает. Это потом, когда в Германии служил, город разглядел, когда в экскурсии водили.
В Германии когда служил, гражданских немцев вначале стеснялся, поговоришь — а человек скажет: вы моего родственника на войне убили. А что ответишь: доводилось.
Но победа не только в том была, чтобы фашистскую Германию одолеть, но и освобождение людям дать, чтоб они могли самостоятельно потом разворачиваться, согласно своим желаниям.
III
В Германии Степана Захаровича Букова зачислили в Особое подразделение, которому надлежало также охранять подземные коммуникации Берлина на участке, находившемся в ведении районной комендатуры.