Вернулся, надел на шею брезентовую сумку с инструментом. Продолжал возиться, приговаривая:
— Еще один зуб дернул, теперь не укусит.
Обрадованно объявил:
— А вот она, самая главная гадючка в броневой шкурке. Ну пока, кажется, все.
Подошел к Букову, доложил:
— Взрывоопасность в основном ликвидирована. — Помедлил, переступая босыми ногами, просительно произнес: — Мне бы еще минуток столько же покопаться для гарантии! Разрешите? Душа неспокойна.
— Одевайтесь, — приказал Буков.
— Тогда разрешите обратиться к капитану.
Зуев сказал:
— Обожди, Кондратюк. Тут надо нам другое обсудить. Всем уходить нельзя. Надо на охране объекта остаться. Мало ли что. — Поглядел на Букова: — Вы! И еще кто?
— Товарищ капитан! — перебил Кондратюк. — Мне же тут делов до черта.
— Хорошо, Кондратюк, Лунников, Должиков...
И когда Зуев, Дзюба и Сапежников скрылись во мраке туннеля, оставшимся стало невмоготу сиротливо. Кондратюк, облачившись в обмундирование, сказал:
— Отогреюсь малость — и снова полезу шарить. — -Предложил: — Пойдем в боковушке покурим, там ничего, там можно.
Усевшись на корточки вдоль влажной стены, погасили фонарь, чтобы экономить батарею. Мерцали только огоньки цигарок.
Лунников сказал:
— Это что же, фашисты-вервольфы собирались свое же население газом потравить?
— Такая у них затея зверская, чтобы по подземным ходам газ в дома проник, душегубку соорудили. Кондратюк прервал сердито:
— Ну чего, охота словами трясти над тем, что и так ясно.
— Поговорить нельзя?
— Отчего нельзя, можно, только ты для удовольствия чего-нибудь расскажи.
— Про что разговоры любишь?
— Обыкновенно, про жизнь.
— У меня детство очень хорошее было, — сказал Должиков, — просто замечательное...
— Я своим тоже доволен, — сказал Лунников. — Только на фронте не повезло: хотел в авиацию, взяли в пехоту.
— В пехоте хорошо, — заметил Кондратюк. — Всегда на земле, при людях, ума прибавляется. Всего навидаешься.
— Армейский народ ходкий, — сказал Лунников. — У любого своя высотка намечена. — Спросил Должикова: — Ты, Витя, на что нацеливаешься?
— Как отец, учителем. Только школу фашисты сожгли.
— Отстроим.
— Отец преподавателем немецкого языка был, — тихо произнес Должиков. — Очень любил немецких классиков, а они его убили.
— Фашисты! — уточнил Кондратюк.
— Все равно — немцы.
— Ты, Витя, вот что прикинь, — ласково посоветовал Буков. — В районном магистрате видел тех, кто из лагерей вышел, пытанные, замученные, — тоже немцы.
— Так это антифашисты, ну сколько их?
— А большевиков сколько до революции было? Считанное число.
— Спасибо за политинформацию! — задорно сказал Лунников. — Только помещение для занятии неподходящее — вроде санузла.
— Ты шуточками тут не балуй, — строго одернул Кондратюк. — Фашистов пришибли, факт налицо. Дошли до Берлина и точку войне поставили, а дальше что с ними будет, с немцами?
— Наведем порядок, будьте уверены, — усмехнулся Лунников.
— Так ты, выходит, завоеватель народа, — иронически заметил Кондратюк, — а вовсе не его освободитель.
— Заклеймил, — обиделся Лунников. — Что, я не понимаю, какая сейчас ситуация: комендантский наш час — дело временное. Немцы должны сами себе самостоятельно установить режим жизни: либо свобода и власть трудящихся, либо опять на шею им капиталисты вскочат, которых в западных секторах союзники обожают, как родственников.
— Правильно отрапортовал, — сказал Кондратюк, — а то я думал, тебя на свое идеологическое иждивение взять как отстающего.
— Ну вот что, перекур кончаем, надо посты занимать, — вставая, объявил Буков. — У Кондратюка свое дело. Мы боевое охранение. Ты, Лунников, становишься в первом боковом отводе, наблюдение ведешь по магистральному каналу. Ты, Должиков, в обратном направлении, тоже у бокового отвода. Я ваш резерв. Вызывать, в случае чего, световым сигналом, самой короткой вспышкой, ладонью фонарь прикрыть и чуточку щелку между пальцев оставить.
Сопроводив, как разводящий, на пост Лунникова и Должикова, Буков встал по другую сторону стены, за которой работал Кондратюк, продолжая свой тщательный поиск, прикрепив брючным ремнем к голове фонарь, подобно шахтеру-забойщику.
Дзюба правильно предсказал, что утром уровень сточных вод повысится.
Буков тревожно прислушивался к сопению сточной воды, ползущей под землей, как гигантское мягкое пресмыкающееся, и чувствовал сквозь прорезиненную спецовку ее отвратительное, ощупывающее прикосновение.