***
- Сушеночка лучше не бывает - вам ли не знать, сударь, попробуйте!
Покупатель подхватил листок мяса, покрутил в пальцах, согнул и дал выпрямиться. Мясница продолжала хвалить:
- Что на ходу грызть, что в котел, заглядение одно! Бедный молодой человек... - Чего? - удивился Мезен внезапной жалости от пожилой тетки, у которой обычно покупал припасы. Тетка была приметная, с острым носиком и в седых кудрях, как сказочная фея. Такой бы сахарные звездочки продавать, марципановые фигурки, а не ворочать окорока и пласты грудинки за прилавком. - Такой видный молодой господин, а работа у вас какая-то собачья. Нет чтоб дома кушать или в каком приличном заведении, вы у меня всегда дорожные припасы берете. - И еще сала, - покупатель не поддержал разговор. - Да, впрочем, и не только в дорогу... Сейчас время такое, народ запасается и правильно делает, - тетка воздела глаза куда-то к крыше рынка, - а вы как думаете? - Еще сушеных колбасок, чесночно-перечных. Все вкуснее, чем сушенку на ходу. - Полный город солдат. И сюда заходили, просмотрели все ряды, все ларьки. Я еще как раз по колбаске их угостила, мальчики же голодные, дети совсем. - Солдаты... смотрели на рынке? Что? Колбасу? - Вы не поверите. Они проверяли, не торгуют ли тут эльфы, - для наглядности мясница даже приложила к голове ладони на манер эльфийских ушей. - Спасибо, очень хорошее сало, - ответил Мезен, расплачиваясь.
Ночь и утро
- Как вы чувствуете себя?
Мезен промолчал, открыл глаза, открыл рот и ничего не сказав, закрыл обратно. Над головой был дощатый потолок его дома на улице Фонарщиков, тело кое-как повиновалось, голова... ну что взять с головы - могло быть и хуже. Гораздо хуже. Хуже всего было с памятью, обрывки ночи путались, и последним, что он помнил более-менее ясно... о тьма и бездна! Мезен вскочил и взвыл от внезапной боли в спине, в боку, в плече. Отбросив простыню, под которой оказался в чем мать родила, он увидел на ребрах разводы здоровенного синяка. Били, похоже, ногами, и что самое жуткое - судя по цвету кровоподтека, не вчера.
- Тэви... День! Какой сегодня день? - Двадюж десятый с Излома Зимы, - тут же ответила Тэви. - И-извини. Я не в состоянии пересчитывать календари. - Пятый день второго весеннего месяца по календарю людей, - пояснила гостья, - я нашла вас вчера на пороге. Внесла в дом, произвела осмотр и омовение. После этого применила целительские способности, поэтому... - О бездна, - прохрипел Мезен, падая в подушки. Кажется, за гостеприимство Тэви с ним более чем расплатилась. Обиходить до бесчувствия пьяное избитое тело, как минимум в грязи, крови и блевотине, уложить и лечить... - Вы страдаете от стыда и вины, - Тэви покачала головой, - но вы не виноваты в том, что произошло. Лежите. Выпейте воду, с лимоном и солью, - Мезен с хлюпаньем опустошил черпачок, - в кладовой есть консервированный бульон. Вы мне вчера грели, теперь моя очередь. Если сможете есть, то сейчас приготовлю. Вы... - Ты. Только “ты”. Яичницу на сале, мне четыре-пять. Ты же, наверное надо мной тут сидела всю ночь. - Да. - Ну и себе вбей сколько хочешь, сковорода большая. - Эльфы не вкушают яйца, икру, плоть сидячих молл..., - начала Тэви, осеклась на полуслове, встала и пошла в кухню. Под ударами ножа смачно захрустели скорлупки - шесть, семь, десять.
Мезен осторожно ел, избегая взгляда Тэви. Гостья тем временем открывала для себя яичницу (желтки в которой по неумению растеклись) и была крайне довольна ощущениями. В проясняющейся от питья, еды и на всякий случай еще выхлебанного натощак лечебного эликсира памяти складывалась из осколков ночь, какой врагу не пожалеешь.
***
- Сидеть... сидите, - заменил команду на предложение главный, кем бы он ни был.
Мезен не стал возражать. Неудобно и неуместно возражать, когда в спину нацелены два арбалета, и не потайных городских игрушки, а настоящих полевых. Да и не двое стоят за спиной - на улице их было пятеро. Вывалились из переулка, слаженно обступили, с веселым галдежом облапили под видом встретивших товарища гуляк. Незаметно для посторонних приставили к спине нож и увлекли за собой, в переулок, потом через проходной двор, в какую-то подворотню, вниз по лестнице в подвал, а там велел присаживаться на табурет некий мужчина в глубоко натянутом на лицо капюшоне, при единственной свечке не разглядеть, не запомнить.