Она села, а за ней стали подниматься колхозники. Их заботы, трудности прошли перед подполковником: не откопана картошка, не поднята зябь, не проведен посев озимых, очень мало рабочих рук, поломан инвентарь, нет скота, людям жить негде, а зима на носу.
Потом выступил старик, такой же большебородый и угрюмый с виду, как тот, что повстречался Ярунину только что в деревне: скупо, но толково высказался он о делах и нуждах своего колхоза и от имени колхоза взял обязательство по вспашке зяби в сжатые сроки, по строительству жилых землянок, по ремонту дорог для нужд армии. Он сел, и на некоторое время воцарилось молчание, а затем все заговорили разом, заспорили между собой Конохов постучал карандашом по оловянной кружке, призываятишине.
Снова один за другим начали подниматься председатели колхозов, объявляли о принятых на себя обязательствах. В заключение выступил Конохов. Голос у него был сильный, его слушали при полной тишине.
Конохов говорил о тех кровопролитных боях, которые ведёт Красная Армия с фашизмом, о мужественной борьбе партизан, и о том, что сыны, братья и отцы колхозников сражаются не на жизнь, а на смерть в рядах Красной Армии и в партизанских отрядах. Казалось бы, что нового сказал Конохов, — всё это и без него хорошо известно, а всё же во-время брошенное слово падает, как семя в рыхлую землю и цепко прорастает. И когда он после этого заговорил о тех очевидных трудностях, которыми сталкиваются колхозники освобождённых деревень на каждом шагу, трудности эти увиделись присутствующим не такими уж непреодолимыми.
Конохов поддержал старика-председателя колхоза за его почин — выдвинутое им обязательство, но упрекнул его за план жилищного строительства в деревне.— «Не о землянках, а о домах надо думать. Сегодня может показаться, что то или иное дело еще за горами лежит, а завтра окажется — уже надо за него браться». На то они колхозные вожаки, чтобы смотреть дальше других.
Он кончил, и слово для сообщения попросил однорукий человек в военной форме без знаков различия. Его красивое, суровое лицо показалось знакомым Ярунину. Он вспомнил — этот человек, учитель, муж Тони, назначен теперь зав- гороно. Он доложил собравшимся, в каких школах начинается учебный год, просил председателей колхозов помнить о заготовке дров для школ на зиму.
Заседание горкома кончилось, и председатели колхозов медленно выходили из землянки. Подполковник задержался, он продолжал сидеть, вслушиваясь в разговоры людей, вглядываясь в их лица. На участке армии, бок о бок с действующими частями её, люди мирного труда уже заняты созидательной работой, они налаживают мирную советскую жизнь, ради которой борется Красная Армия.
Он встал, протиснулся к окружённому людьми Конохову.
— Ты ко мне? — спросил Конохов, протягивая ему руку, и, поняв, что подполковник хочет говорить с ним с глазу на глаз, предложил: — Выйдем?
Они вышли из землянки; на улице женщины хлопотали у огня над большим котлом.
— Гость у нас к обеду, — крикнул Конохов женщинам.
— Знаем, — отозвалась пожилая женщина, вытерев рукой лоб, и улыбнулась, — постараемся. Не краснеть же...
Конохов хромал — одна нога его после ранения была сильно укорочена.
Выглянувшее солнце расцветило нескошенную пожухлую траву. Всматриваясь туда, где за густым сосновым бором, за неподнятой землёй, за сожжёнными деревьями, за линией фронта, лежал занятый врагом город Ржев, Конохов, взяв Ярунина за руку повыше локтя и крепко сдавив ее, спросил:
— Скоро ли?
— Скоро, — ответил Ярунин, глядя в пёстрое от весёлых рябинок и жёлтых веснушек лицо Конохов а, правильно поняв его вопрос, — скоро погоним их из Ржева.
На Конохове — командирская гимнастёрка, маленький пистолет на ремне, на плечи накинута телогрейка. Он был одним из секретарей горкома. В партизанских боях Конохова тяжело ранило, его вывезли на самолёте, и теперь после госпиталя он временно возглавлял горком.
— У меня к тебе дело, — начал подполковник,— в Ржеве в лагере заключённых действует подпольная группа.
Конохов заинтересованно поднял лицо.