Андреев не ответил. Ему было совершенно ясно, что задание, которое предстоит выполнить, трудное и очевидно (при одной мысли вздрогнул) требующее огромной цены, иноче полковник не говорил бы в таком тоне.
— Может быть, вы подумаете? — спросил Абакумов.
— ДО, это лучше, — подтвердил полковник. — Идите, а к десяти дайте ответ.
Андреев не шевельнулся.
— Вы слышали, Андреев?
— До, я все слышал. Один вопрос. Это та операция, откуда не вернулся лейтенант. Сковорода?
Полковник медленно опустил голову.
— Я готов, — вытянулся Андреев.
…Далеко позади остался передний край. Они уже давно миновали первый эшелон немцев. Казалось, что у сегодняшней ночи не будет конца. Мелкий, колючий, как патефонные иголки, дождь бил прямо в лицо. Ему тоже, козалось, не будет конца. От сплошной черноты мокрой ночи с каждым движением вперед но душе откладывалось какое-то неприятное ощущение. Чего-то пройденного, но, кок думалось людям, не совсем удачного прошлого, а может быть, так себя чувствовал только Андреев. Он приостановился на мгновение и повернулся к ползшему за ним Мамаеву.
— Как самочувствие? — шепнул Андреев.
— Честно? Неважное, — сознался ординарец. — Плохо человеку, когда он еще жив, а знает, что скоро умирать. Все ему кажется, что не так жил, не так работал, любил не так. Жизнь, она, Андрей Ильич, по-моему, не того хочет, когда выпускает на свет божий новорожденного. Это, может, моя философия. Но, по-моему, именно так решает жизнь. Я вот сейчас ползу за вами и все думаю: ему уже за двадцать, он офицер, командует целым батальоном, а чего-то не так живет, что-то мешает ему жить так, как надо.
— Это как же надо? — спросил строго Андреев, отползая во тьму.
— А надо по-иному. Если ты воюешь, то и воюй, а любовь, да еще хуже, влюбленность тыловикам оставь…
— Глупость это, — вмешалась в рассуждения ординарца ползущая за ними связистка Лида Мокрова. — Один казахский мудрец сказал: «Любовь твой спутник, без любви ты не человек».
— «Мудрец», — передразнил ее Мамаев. — Он мудрецом в свой темный век слыл, а ты его в нашу эпоху пихаешь.
— Тише, — предостерегающе прошипел Андреев. Сквозь нудный шорох дождевых капель он расслышал тихое, убаюкивающее пение воды. Где-то совсем близко протекала река. Андреев взглянул на светящийся циферблат часов. Скоро четыре. Значит, они у цели. Шестеро мокрых, угрюмых, почти злых людей, вздрагивая больше от нетерпения, чем от холода, замерли у прибрежных кустов.
— Та-та-та, — точно патефонные иголки, сыпался дождь на поверхность воды.
— Буль-буль-буль, — откликалась река.
— Кто? — спросил Андреев, не поворачивая головы. Пятеро упрямо молчали.
— Никого? — тем же тоном переспросил он. Снова молчание.
— Мамай?
— Есть, товарищ…
— Не надо. Я не о том. Вот мы с тобой, наверно, последние минуты видимся, и с каждым… Ты верно давеча говорил. Не все мы сделали, что могли. Ты многое правильно говорил, а главное, забыл, или вернее утаил. Почему? Почему ты жил и работал не так, как надо? Чего тебе в жизни не хватало? Я знаю, ты ответишь: детство, мол, серое, юность невеселая, а тут война. Только это не то. Детство у нас было лучше, чем у наших отцов, а они революцию совершили, они голод и холод, вшей и тиф победили. Теперь они говорят: мы отдали стране все, что могли, настала ваша очередь. Скажи, как, по-твоему: Матросов, мальчишка, беспризорник, все сделал и умер с чистой совестью?
— Матросов? Да, все, — твердо согласился ординарец.
— Верно. А мы не все, — Андреев перевел дух, — ты понимаешь, для чего я тебе все это говорю?
— Понял, Андрей Ильич. Я готов.
— Ни черта ты не понял, — вспылил Андреев. — Я сам пойду, а говорил тебе на будущее.
— До будущего еще дожить надо, — философски заметил Мамаев, — а сейчас самое время мне идти.
— Ну, тебе виднее, — не стал спорить Андреев.
Мамаев нащупал руку командира и сказал:
— В случае чего, Андрей Ильич, отпишите моим родителям, что я недаром хлеб ел.
Андреева кто-то осторожно тронул за рукав.
— Товарищ командир, вы меня простите, — робко говорил совсем молодой, месяц назад прибывший в батальон рядовой Васько.
— Что тебе? — повернулся к нему Андреев.
— Вы спрашиваете: «Кто?» Мы молчим. Страшно было, а теперь я понял. Пощупал в кармане комсомольский билет и понял, что я должен был первым ответить вам… Разрешите мне с Мамаевым?
— Иди, — сказал Андреев, сжимая его руку. — Только ты вниз иди. А то вдруг мы ошиблись.