— Не пойду! — отрезала Наташа.
— Все в комендатур! — доставая пистолет, кричал немец.
Старик оттащил девушку к печке, зашептал:
— Выходит, выследили тебя. Ты особенно не упирайся. Ступай уж, а так пропадем все.
Офицер выжидающе глядел на них. Конечно, он может поступить с ними, как ему заблагорассудится, но разрядить пистолет никогда не поздно. Эта юная, красивая казачка сводит его с ума. На нее не надо кричать.
— Если фрау гуляет добровольно, скоро она дома, — вкрадчиво заговорил эсэсовец. — Потом я дам ей пропуск. Но?
Наташа, закусив губу, заправила кофту и, не глядя на хозяев, бросила:
— Прощайте.
Вернулась она за полночь. Молча прошла к лавке, хотела сесть, но ноги подкосились, и она тихо опустилась на пол.
Подошла хозяйка. Тронула рукой рассыпавшиеся по вздрагивающей спине волосы и, опустившись тут же, тихо заплакала. А Наташа, кусая окровавленные, вспухшие губы, безутешно по-женски рыдала.
6
Утром дед Яков вернулся молча. Задымил трубкой. Присел возле окна. Отвел глаза в сторону улицы и лишь потом рассказал накоротке, куда следует двигаться.
Запомнила Наташа его рассказ. Знала теперь, где отряд, как к нему пробраться, какой пароль назвать, чтоб за своих приняли.
Выслушав, стала торопливо собираться в обратный путь.
— Завтракать не будешь? — спросил старик, не глядя ей в лицо: стыдно было за вчерашнее. Яков считал, что часть вины за случившееся несет он, так как уговаривал Наташу идти в комендатуру.
Она, также не глядя на деда, ответила:
— Нет.
— Ну, ладно, — даже с каким-то облегчением проговорил хозяин. — Торопись.
Он покряхтел, почесал за ухом, прошелся от окна до печки и обратно. Остановился возле хмурой девушки, просительно проговорил:
— Ты на нас зла не держи. Подкараулил он тебя. А мне рисковать нельзя. Можно сказать, из связников один я остался. Пропаду — тяжело будет рожковским.
—. Я понимаю, — нехотя разжала зубы Наташа. — Все понимаю, только мне от этого не легче. И зачем вы меня племянницей назвали. Они в комендатуре смеялись надо мной. Говорили: племянница, а не знает, где родная тетка живет, у встречных спрашивала.
Старуха тут же набросилась на Наталью:
— Эх ты, несмышленая. Сказала бы: давно не была, запамятовала.
А старик снова покряхтел.
— Кто же знал, что так обернется. Ну ты, Наталья, духом не падай. А ребятам не афишируй. И мы со старухой до гроба промолчим. А бог даст, встретишься с этим гадом еще разок, тогда и расквитаешься.
Подбадривал Яков, успокаивал, врал, сам мало верил в это. Оттого сильнее прежнего дымил едким самосадом.
Наташа понуро подошла к двери.
— Прощайте…
Голос вздрогнул, но сдержалась, не заплакала, плотнее стиснула ровные белые зубы.
— Прощай. Алексея часом встретишь, привет передавай.
Наташа ошалело посмотрела на хозяина.
— Он же на Урале…
— Сказывают: эшелон их под Карповкой разбили, они в займище подались.
Длинные ресницы снова часто захлопали.
— Зачем я ему такая нужна?
Прикрыла на шее синие пятна и, толкнув дверь ногой, ушла.
Уже на опушке остановилась, оглянулась: нет никого. Можно идти дальше, но ноги словно одеревенели. Боялась ступить в лес. Вдруг Алексей встретится, что скажет, как объяснит, поймет ли?
Поймет. Должен понять. До сих пор понимал.
В прошлом году в такую же июльскую жару приехал Алексей с бригадой слесарей в их колхоз. Был он в железнодорожной форменке, брюках с зеленым кантом. Пальцы у него подбитые металлической пылью, охристые, л заживших ссадинах. Приехали со станции монтировать подвесную дорогу на ферме. Девчата сразу ожили, прихорошились. Надо не надо — бегут на площадку, с парнями лясы точат. Одна Наташа не выказывала особого интереса к приезжим. Когда Алексей первым спрыгнул с телеги, глянула на него и сразу зарделась, как июньская вишня. Алексей тоже посмотрел на нее внимательно, увидел ее смущение и начал подгонять друзей-приятелей.
— За дело, ребята!
Целый день работал, не забегая в комнату доярок, словно и не было тут Наташи, словно и не глядел на нее по-особенному. Может, забыл.
После вечерней дойки подошел, спросил тихо, ласково:
— Наташа, в клуб придешь?
Еще чего захотел. А сердце трепетно застучало в груди: не забыл, среди всех тебя выбрал, понял твой взгляд там, у телеги.
Осенью, когда дорога была смонтирована, продолжал ходить в колхоз. Подолгу блуждали они за околицей. Говорили каждый о своих делах, знаковых. Однажды, преодолев застенчивость, поцеловал ее. Она с силой оттолкнула его в сугроб и убежала. Он не обиделся и каждую субботу все равно стоял под ее окном.