За столом, кроме Изольды, сидел моложавый белобрысый мужчина в кителе, на котором были видны следы погон, аксельбантов и орденских планок. При появлении хозяйки и ее спутников он поспешно поднялся и, точно в ожидании команды, застыл над столом, придавливая бледной рукой накрахмаленную салфетку.
— Константин, друг нашего дома, — сказала Изольда, глядя на Машу, — Заочно вы уже знакомы.
— Когда Изя рассказала вашу историю, — зарокотал красивым сочным баритоном. военный, — я буквально обалдел. Вы, и вдруг невеста Юрия Васильевича… Как тесен мир…
Маша успела заметить, что при своем. монологе Константин несколько раз бросал беглый взгляд туда, где стоял Угрюмов. Тот, очевидно, как она догадывалась, дирижировал его поведением.
Казанский ничего не оставалось, как только изобразить приятное удивление, смятение и в порыве благодарности и надежды на скорую встречу буквально сорваться с места, бежать к Константину, чтобы прикоснуться к его руке.
— Где, где… он теперь? — давясь слезами радости, преданно глядела в нагловатые глаза каптенармуса эта робкая гимназистка, наивно верившая всяким россказням, если они были связаны с именем избранника сердца.
Слезы и непосредственность сыграли свою роль. Присутствующие опешили, они были потрясены ее искренностью. Даже в любительском драмкружке, когда она исполняла роль Кручининой, в трогательной сцене встречи с Галчихой, которую она вела не менее искусно, чем сейчас, на ее долю не выпадал подобный успех. Там все-таки чувствовалась сцена. Здесь была сама жизнь. Удивительно, но в жизни иногда случается играть роли, которые по эмоциональной силе воздействия стоят куда выше Офелий и Стюартов. К такому неожиданному для себя выводу пришла Мария, трепетно, — сжимая руку Юриного знакомца. Больше того, она вдруг почувствовала, что внутренне готова к встрече с самим Клинским.
— Успокойтесь, милочка, — обняла ее за плечи Наталья Сергеевна. — Возьмите себя в руки. Костя, это бессердечно!
— Но почему же, — снисходительно сказал Федор Федорович. — Константин действительно знал Клинского. Жаль, что он не может сообщить, где находится сегодня Юрий Васильевич. Но мы постараемся. — Угрюмов прикоснулся к голове Казанской. — Милая девочка, я постараюсь вам помочь! Ни о каком отъезде пока не может быть речи. Потерпите два-три дня. А теперь прошу всех к столу.
Маша наконец отпустила руку каптенармуса, благодарно посмотрела на Угрюмова, все еще всхлипывая, попросила разрешения на несколько минут покинуть столовую:
— Я не могу, не могу… Мне необходимо побыть наедине, прийти в себя…
— Да, да, конечно. Я понимаю, — извинила ее хозяйка, готовая уронить слезу участия. — Я сама вчера пережила нечто подобное…
Эта неосторожная фраза с ноевой силой побудила Марию прийти к убеждению, что один из гостей «он». Казанская считала себя вправе выйти на связного. Но как дать знать? Покинуть сейчас дом — возбудить подозрение. Зажечь свет. Но свет в подобных ситуациях не успокаивает, а, напротив, раздражает. Это может вызвать подозрение.
Она подошла к окну, прислонилась горячим: лбом к холодному, как ствол винтовки, стеклу, надеясь, что напротив обратили внимание на щедрую освещенность столовой. Но дом„казалось, был нем и слеп.
Через открытую дверь в комнату ворвался поток света. Она невольно отпрянула от окна. Угрюмое шагнул к ней и вкрадчиво поинтересовался:
— Уже пришли в себя? Или попали в положение цугцванг?
Он глядел в ее глаза так, точно пытался пробраться внутрь, увидеть то, что она тщательно скрывала от всех обитателей старинного особняка. Это был наметанный взгляд разведчика, способный привести в трепет нестойкую душу, заставить ее содрогнуться. Пожалуй, лишь теперь она поверила в жестокость этого человека, о которой прежде слышала. Вся его внешняя интеллигентность не что иное, как маска. Да, теперь она знала, малейшая оплошность — и ее участь решена. Рука у него не дрогнет. И, конечно, взрыв электростанции, диверсии на железной дороге, убийство командиров — дело его рук. Но она не дрогнула, не дала повода для подозрения. Давно готовая к единоборству, она ловко продолжала играть наивность. И тем вновь обезоружила его. Теперь у Маши не было сомнения, что Угрюмов гот самый Финстер, ради которого была затеяна операция. Значит, нужно выдержать экзамен до конца.