— Позови-ка своих дружков. Будет вам особое задание.
— Ковыля наелись, — подошел к ним зоотехник, показывая на ладони несколько шелковистых веточек, — изо рта достал. — Предупреждал ведь. Не гоняйте на ковыли. Не послушали.
— Бывает, — о чем-то подумав, промолвил Зиновий Афиногенович и укорил конюха — Так что напраслину на Захарова не возводи, дружище. Время сейчас военное, крутое. Человека ни за понюх табаку погубить можно.
Миша побежал за своими друзьями. Когда, запыхавшиеся, они появились на конном дворе, табун уже готовили к перегону.
На станции творилось что-то невообразимое. Весь перрон был — буквально завит людьми. На — первом пути стоял длинный эшелон, составленный из пассажирских и крытых грузовых вагонов-теплушек. Возле паровоза и в хвосте эшелона было прицеплено две платформы, на которых, задрав кверху стволы, стояли пулеметы и зенитные пушки.
Слышался женский крик, детский плач, песни, залихватские голоса гармошки, звон гитарных струн. Пересиливая этот невообразимый гомон, загудел медный колокол. Раздалась зычная и властная команда:
— По ваго-онам!
— Бежим! — предложил Миша. — Может быть, увидим кого из своих.
— Всем нельзя! — заметил военный.
— Мы вдвоем, — попросил Миша за себя и Ванюшку.
Возле первого же вагона они встретили Ивана Фокича Захарова. Он был сильно пьян и все время, падая на грудь племянника, плакал, что-то рычал, кому-то грозил. Племянник с силой отталкивал дядю, говоря:
— Ну, хватит. Слышал. Знаю.
Ребята хотели подойти к Захарову и рассказать о несчастье на конном дворе, но подумали, что сейчас это делать бесполезно, и пошли дальше. Отойдя, они увидели, как прощается со своим суженым Феня Нарбекова, назначенная несколько дней назад секретарем сельсовета. Девушка крепилась, хотела, чтобы жених, плечистый тракторист, не видел слез и страданий, но слезы сами текли по широким скулам ее смуглого лица. Парень смущенно оглядывался на провожающих и басил:
— Скоро вернусь, только ты жди.
Около классного вагона Миша неожиданно наткнулся на Витьку Морозова. Тот стоял с красным распухшим от слез лицом и беспрестанно тер руками глаза. Тут же стояли его отец и мать. Отец взял из рук жены вещмешок и нетерпеливо поглядывал на подножку вагона, но сын и жена крепко вцепились в рукава его косоворотки и, кажется, не собирались его отпускать.
— Провожаешь? — спросил Миша, хотя сам отлично видел картину и все прекрасно понимал. Но ему хотелось как-то приковать к себе внимание и поговорить со старым приятелем.
Витька глянул на него мутными глазами и еще сильнее заплакал. Отец узнал Мишу и будто обрадовался:
— Романов, Мишутка! Передай бате, что я добровольно еду на фронт.
— А батю не пускают, — винясь за своего отца, объяснил Миша.
— Знаю. Вместе были у военкома. Староват он. Мы там без него управимся. А вы тут не подкачайте.
Прошло еще несколько томительных минут, прежде чем раздался третий звонок. Пронзительный гудок паровоза пролетел над перроном, и стальные колеса медленно, нехотя покатились по блестящим рельсам. Смолкли песни, смех, слышалось только тяжелое дыхание паровоза и прощальные крики провожающих и отъезжающих.
Давно уже от эшелона осталась темная точка с дымком над дорогой, но люди не расходились с перрона. Точно они ждали объявления, что война кончилась и всем мобилизованным нужно вернуться к тому делу, от которого их оторвали.
Но чуда не свершилось. Поезд ушел в окутанную предвечерним маревом степь. И люди начали постепенно расходиться к своим подводам, тракторам.
— Надо бы и нам сесть и уехать, — высказал сокровенную мысль вслух Миша, когда они возвратились на погрузной двор.
— Кто бы тебя взял, — откликнулся Витька, увязавшийся за ними. — Ты думаешь, я почему ревел? Хотел с батей на фронт махнуть. Но он мне такой фронт задал. Вон и сейчас ухо горит.
— А я когда увидел, как ты хлюпаешь, прямо не угадал тебя, — признался Миша.
— Ну, само собой, отца жалко. Что мы с матерью делать будем? Чего доброго, с голоду еще помрем.
Ванюшка смерил его крепкую откормленную фигуру насмешливым взглядом. Такой толстяк о голоде думает, а что им с Мишкой тогда думать, когда у них живот к позвонку прирос?
— Работать будете, не помрете, — нравоучительно заметил Миронов.
— Я малый, а мать хворая, — плаксиво отозвался Витька. — Какие из нас работники?
— Приезжай к нам в «Красный партизан», — предложил Романов. — Я попрошу отца. Он вам что-нибудь подыщет. Вон я воду в бригаду вожу, а ты можешь горючее или еще что…