— На кудыкину гору, — ответила Феня. — А еще в разведчики собираешься.
Скоро Крылова вышла. на крыльцо. Ее худощавое лицо светилось такой радостью, словно военком вручил ей от имени Президиума Верховного Совета орден или медаль.
— Все остается в силе! В семнадцать нОль-ноль уезжаю. Берегите моих малышей. Я за ними вернусь, как только победим. Миша, возьми мои лыжи. Они длиннее и пружинистее. Ну, а теперь давайте прощаться, а то мне к начальнику надо явиться.
Девушки молча обнялись. Ребятам Людмила пожала руки.
Возвращались грустными, молчаливыми. Перед хутором Наталья Леонтьевна наказала:
— Вы пре Людмилу особенно не распространяйтесь.
— Знаем, не маленькие, — по-взрослому ответил Миша.
…Дожили до весны, до новых хороших сводок. Наши. войска перешли в наступление под Харьковом. Повеселевший Зиновий Афиногенович снова каждое утро передвигал на карте красную ленточку. В колхозе шел сев. В прежние годы за такие темпы и председателю, и партийному секретарю давно бы влепили по строгачу, а теперь, когда в поле работали женщины, старики да пацаны, из райкома только сообщали, как идут дела у соседей, интересовались, когда закончат тот или иной клин.
В тракторную бригаду чаще, чем в довоенное время, приезжал комсомольский вожак машинно-тракторной станции Дмитрий Покорнов. В его большущей походной сумке, прикрепленной на багажнике велосипеда, кроме набора инструментов, были и реставрированные детали, и запасные свечи зажигания, и лампочки, и, как это кое-кому ни казалось странным, книги, газеты, бланки «боевых листков», «молний».
Миша, успевший невесть когда загореть, после школы пропадал на своем поле. На хромавшем Колумбе он возил трактористам воду и керосин. Иногда привозил какую-нибудь деталь для вставшей в борозде машины…
И, как ни туго было со временем, находил час-другой для учебников, для книжек.
Возвращаясь домой, он неизменно ставил в банку букет пахучих цветов на радость младшей Лиде. Старшие Валентина и Тамара почти не ходили в степь. Им хватало дел по дому. Да и надо было готовиться к экзаменам. На их замечание, что ему не мешало бы подольше сидеть за учебниками, брат успокоительно отвечал, что готов хоть сейчас тянуть любой билет. Мать, тяжело передвигаясь по избе, делала самое необходимое. Дочери освободили ее от печки, от полов, от стирки: она ждала ребенка. Глядя ночью или рано утром на ее утомленное лицо, в ее. большие глаза, наполненные ожиданием и боязнью, — все ли будет благополучно, — Зиновий Афиногенович ласково гладил жену по черным волосам и ободряюще шептал:
— Все будет славно, Аннушка. Родишь еще одного наследника.
— Ах, отец, — сокрушалась мать. — Что ждет-то его? Кругом такое лихо…
— Временно, Аннушка. Вот погоди…
А в другой раз, когда мать корила себя за то, что на старости лет согласилась рожать еще одного, отец деланно возмутился:
— Какая же ты старая.
— Будто не знаю, — печально улыбалась Анна Максимовна. — Тина читала книжку Бальзака, там все прописано.
— Ну, мать, ты насмешила меня, — подправил кончики усов Романов. — Тот Бальзак был большой шутник. Он шутил, когда говорил, что бабий век — сорок лет. А мы же не по нему, а по-нашему, по-русски года считаем. В России как говорят: двадцать лет — баба цвет, сорок лет — ягодка, а ты в старухи записалась. Так что рожай, и точка.
— И что-то его ждет? — куда-то далеко глядела мать.
— Да ничего особенного, — успокаивал он жену. — Вот погоди. Наберемся силенок да как дадим фрицу по зубам…
И Романовы, как все советские люди, ждали. В работе, в заботах летело время. А вместе с ним в степь летел из Каракумов непроходящий зной. Пора экзаменов пришла так незаметно, что Миша в первый же день по привычке чуть не убежал с утра на конюшню. Но, глянув на стопку учебников и тетрадок, уложенных с вечера им и сестрами, вспомнил, что у него в жизни сегодня произошло важное событие. Ведь он впервые будет сдавать переводной экзамен.
В школу Романовы пришли, когда возле дверей уже толпились ученики. Они нетерпеливо заглядывали в замочные скважины, в щели. Миша растолкал стоящих у дверей, заглянул в класс и спросил:
— Наталья Леонтьевна, здравствуйте, когда вы нас вызывать начнете?
— Через полчаса. А что?
— Да председатель просил отвезти жито на мельницу.
— Сдашь экзамен и поедешь.
— Там тогда очередь большая будет.
— Миша, закрой дверь. Ты отвлекаешь меня, — подошла к двери Власова.
Романов обратил взимание, что сегодня учительница выглядела не так, как всегда. И одета она была по-праздничному: в строгую белую кофту и черную чуть расклешенную юбку, на стройных ногах лаковые туфли-лодочки. Костюм делал Наталью Леонтьевну и выше, и строже, и красивее. В ней теперь не было ничего от той вихрастой, угловатой девчонки, которую он знал с осени сорокового года.