И он догадался, что все эти изменения в его учительнице произошли только вчера, а может быть, сегодня. Ведь это у нее тоже первый экзамен в жизни. И ему. захотелось подбодрить свою любимую учительницу.
— Меня первого вызывайте, — сказал он, слегка упираясь. — Я не подведу, честное пионерское.
Власова по-доброму улыбнулась и согласно кивнула Романову.
— Отлично, мамочка! — крикнул Миша, пугая сонливо копошащихся во дворе кур. — Где мои старые штаны? Давай скорее, побегу к Сергею Ивановичу, — громко тараторил он, словно заведенный.
— А как Тина, Тома? — спросила счастливая Анна Максимовна.
— Тоже хорошо. Они подружек дожидаются. А нам некогда. Мы с Мишкой Поповым на мельницу едем.
Сергей Иванович уже запряг быков и, терпеливо посасывая старую трубку, ждал помощников. Услышав песню, конюх взобрался на арбу и тронул кнутом Цезаря. Вол нехотя переставил ноги, арба мягко покатилась по дороге. До самого города она была почти пустынной. Редкие телеграфные столбы бросали в кюветы тонкую тень. Серая пыль, поднимаясь из-под колес, мутной пеленой стелилась по колее. Раскинув руки, друзья вольготно растянулись на мешках. Миша, глядя сощуренными глазами на раскаленное солнце, запел:
— Куда уж ярче, — добродушно ворчал старый конюх. — Всю плешь спалило. А вы на себя поглядите, что твои чугунки или эфиопы.
— Это что за посуда такая? — приподнялся Попов.
— Сам ты посуда, — чмокнул губами Сергей Иванович, очень удовлетворенный тем, что может преподнести мальцам урок географии. Не все же ему учиться у них наукам. Пришел черед послушать его. Он еще раз чмокнул губами и разъяснил так, как понял из недавней лекции о военных действиях в Африке. — Эфиопы — это народ такой. Живет он в самой жаркой африканской стране, которая по-нашему называется Абиссиния. И оттого, что лето у них двенадцать месяцев в году, кожа у них чернее, дегтя… Но не про то речь… Напали на этих эфиопов итальянцы. Думали, как немцы Россию, за лето проглотить, ан подавились…
Слушая конюха, они не заметили, как подъехали к мельнице. Сравнительно быстро обменяли рожь на муку и двинулись в обратный путь, уговорив Сергея Ивановича сделать привал на песчаном берегу Аксая, чтобы хоть один раз бултыхнуться в голубую прохладу.
Возле переезда столкнулись с Витькой Морозовым. За зиму и весну Морозов вытянулся еще больше. Округлость с его лица сошла, но зато в плечах он стал шире. Витька легко катил двухколесную тележку с мешком зерна. Увидев ребят, оставил тележку и подбежал к ним.
— Во сила! — захлебывался от счастья Морозов. — Иду и думаю: хорошо бы Романова увидать. А тут ты! Вот и верь, что чудес не бывает. — Он стащил Мишу с повозки и креп ко обнял его. — А я деньги все держу.
— Какие?
— За твоих голубей, будь они неладны.
— Ты же отдал пятерку, — попытался успокоить его Романов.
— Разве они пятерку стоят. За таких сизарей четвертную мало. Хотел по почте переслать. А то, думаю, уеду, так и буду маяться.
— Куда уедешь?
— Все, прощай, Котельники! — без сожаления поглядел Витька на окраинные дома города. — Едем на Урал с матушкой.
— Зачем на Урал? — старался допытаться Миша, перебив друга.
— Чудак человек, зачем? — Легкая грусть появилась на лице Морозова. — Батя письмо прислал. Ногу ему на фронте… того, — Витька чиркнул выше колена. — Он там устроился. Зовет к себе. Да, — сунул он руку в карман и извлек оттуда пачку смятых денег. — Бери половину. И будем считать, что мы с тобой квиты. Бери, говорю, а то в ухо дам.
— Получишь сдачи, — отодвинулся от него на всякий случай Миша.
— Ну вы, кочета! — прикрикнул на них сверху Сергей Иванович.
— А чего он не берет, — взъерошился Витька, цепко ухватив Мишу за плечо. — Мне за этих голубей отец все уши продолдонил.
— Бери, Михайла, не забижай человека, — приказал Конев. — Видишь, до трясучки парня довел.
Витька, торопливо сунув за пазуху Мишке пачку теплых влажных бумажек, облегченно вздохнул.
— Ну, прощайтесь, хлопцы, — напомнил им. конюх. — Путь у нас не ближний…
«Почему в жизни все как-то странно устроено, — думал Миша, взобравшись на мешки и долгим взглядом провожая уходящего к мельнице Морозова. — Все идет хорошо-хорошо, а потом враз плохо. Лика появилась и исчезла. Люда Крылова побыла немножко, устроила елку и тоже исчезла, а теперь вот Морозов. Едет на Урал и уж, конечно, не вернется оттуда. Или на фронте. Наши наступали, а сегодня на мельнице говорили, что фриц к Дону прет. Это что же, опять эвакуация начнется. А как же школа? Переводной табель хотя бы получить, а то третий год придется в четвертый класс ходить. Вот смеху будет. Войдешь в класс, а мальки начнут дразнить: дядя, достань воробушка. Ну нет, не бывать этому. Завтра же попрошу Наталью Леонтьевну, чтоб приняла у меня все экзамены в один день и документ выдала. А то и в военкомат заявишься, враз спросят, сколько классов. Что ответишь? Три класса и четвертый коридор. Похвалят за на-ходчивость и повернут на 180 градусов…»