Дмитрий говорил с девушками откровенно, понимая, что только так должен поступать— верить своим единомышленникам до конца. Чтобы не было между ними никаких недомолвок. Лучше других он знал Алпатову, трактористку из Нагавской, немного похуже Феню с Клавой, а вот с новой учительницей Власовой не был знаком. И хотя за нее головой ручалась Нарбекова, Дмитрий попросил Наташу рассказать о себе.
Наталья Леонтьевна, теребя косынку, задумалась на минуту. Ей почему-то вспомнился осенний день тридцать восьмого года, когда она с группой подружек пришла в райком комсомола, чтобы получить членский билет. Тогда она вот так же волновалась. Почему? Не знает. А вдруг не примут, откажут. Ведь ничего такого особенного она в жизни не совершила. А заявление, которое она подала в организацию, казалось ей тогда невыразительным, малоубедительным. «Прошу при-нять меня в ряды Ленинского комсомола, так как я хочу быть в передовых рядах борцов за коммунизм. Обязуюсь честно и неуклонно выполнять Устав ВЛКСМ». А уж про биографию и говорить нечего. На полстраничке уместилась вся ее жизнь. Родилась в голодном для Поволжья двадцать втором году. Пошла в школу. Окончила семь классов. Поступила в педучилище.
Не было в тех строчках рассказа о том, что Наташа не помнит своих родителей. Воспитывалась в Дубовском детдоме. Было ей там хорошо, но всегда с обостренным чувством зависти она глядела в школе на тех товарищей, $ которых были отцы и матери. По-детски непосредственно радовалась, когда ее приглашали в чью-нибудь семью на праздник или на день рождения. Очень не любила тех пап и мам, которые, зная о ее сиротстве, показно жалели девочку, подсовывали ей лишнюю конфету или больший кусочек торта. В такие дома второйраз не ходила. А где с ней вели себя на равных, Наташе было так хорошо, что не хотелось уходить, и она с удовольствием принимала приглашения на следующий раз.
Потом Власова рассказала, как в прошлом году приехала на преддипломную практику в железнодорожную школу, как полюбила котельниковских мальчишек и девчонок, особенно Мишу Романова и его семью, и как при распределении попросилась снова в этот степной район…
Что успела сделать за короткое время самостоятельной жизни? Да, наверное, ничего вы-дающегося.
— Ну-ну, — перебила ее Феня, — ты не скромничай. Я уже вам говорила, Дмитрий Ильич, что Наташа организовала военные кружки в школе, зимой наладила сбор теплых вещей, а потом научила всех девочек и ребят вязать варежки и носки.
— Ты еще скажи, что научила их носы утирать платком, а не рукавом, — досадливо сказала Власова, чувствуя, что Феня уж чересчур старается расхвалить свою подругу. — Экая невидаль — кружки, варежки…
— А санитарное дело как поставила, — не унималась Нарбекова. — Теперь в Майоровском любая девчонка может оказать первую медпомощь, а это ведь очень важно, особенно сейчас. Правда, Дмитрий Ильич?
— Конечно. И зря ты, Наташа, скромничаешь, — как-то сразу и незаметно он перешел на «ты» со своей новой знакомой.
— Не зря, — упорствовала Власова. — На моем месте любая учительница-комсомолка поступила бы точно так.
— Не спорю, не спорю, — отшутился Дмитрий. — И тем не менее я доволен, что вы у меня такие обыкновенно-необыкновенные. А то, что ты увлекаешься медициной, так это чертовски здорово. Нам это дело, знаете, как пригодится. Может, раненых придется прятать… Рассказывают — была в наших краях в гражданскую войну бесстрашный фельдшер у Буденного. Она не только перевязки делала, за любую операцию бралась. Сотни конников в строй вернула. Ей боевой орден дали…
Молчавшая до сих пор Неонилла недовольно посмотрела на Покорнова, с минуту о чем-то подумала, а потом грустно проговорила:
— Что ж, мы для того только в подполье остаемся, чтобы за ранеными ходить? Тогда лучше враз в госпиталь оформиться…
— Чудачка ты, Нила, — добродушно улыбнулся Покорное. — Тебе автомат давай, динамит. Будешь эшелоны под откосы пускать и немцев, та-та-та, в упор расстреливать.
Девчата засмеялись. А Неонилла с укоризной поглядела на своего нового вожака, как бы говоря: несерьезный ты человек, товарищ секретарь.
А Дмитрий, как будто не заметил легкой обиды молодой чернобровой красавицы с крепкими сильными руками механизатора, которые, как он правильно понял, тоскуют по какой-то солидной работе, хотя бы по тому же динамиту или по противотанковым минам. Продолжая развивать свою мысль, он сказал: