— Разрешите доложить, товарищ генерал? — встал Добросердов, но Кругляков снова усадил его на стул.
—. Докладывай.
На добродушном овальном лице Алексея Михайловича появилась лукавая улыбка.
— Когда к вам ехал, так и поступил. Но, честно говоря, улов не богатый. Подпольные райкомы партии и комсомола своих людей не отдают. А те, кто формально не входит в подполье, стараются либо к воинской части прибиться, либо военкомов за горло берут, требуют отправить на передовую. На мой призыв записываться в школу с обидой отвечают: через полгода от фрицев мокрое место останется, с кем же нам воевать.
— Да, — грустно протянул генерал. — Удивительное дело, майор. Немец к Волге нас прижал, к Кавказу вышел, а народ верит в нашу победу. И причем в победу не за горами. Видишь, им и шесть месяцев кажется фантастически большим сроком. А ведь как тяжело… Я иной раз задумаюсь, и припомнится мне девятнадцатый год. В такую же жару катились мы под натиском деникинцев к Царицыну, Воронежу, Орлу, к Туле. Хуже, чем сейчас, было. А все-таки мы выстояли. И отбросили их к чертовой матери в Крым… И потопили в Черном море.
Генерал задумчиво посмотрел в темноту ночи и сказал, как будто подвел черту:
— Правильно сказал товарищ Сталин: враг будет разбит, победа будет за нами!
Кругляков подошел к столу, несколько минут смотрел на телефон, точно ожидая звонка, а затем сказал:
— Вот тебе директива, и действуй сообразно…
В Майоровский Феня и Наташа возвратились к рассвету, когда последние красноармейцы отходили на новые позиции… Девушки надеялись увидеть на улицах хутора настоящее сражение, но оно было вчера, а сегодня на улицах хутора уже ходили враги.
Утром по приказу немецкого командования жителей согнали на площадь перед правлением колхоза и объявили, что отныне они обязаны выполнять все приказы старосты, который будет действовать от имени великой Германии. Старостой они предложили избрать Ивана Фокича Захарова, человека хорошо всем известного, в свое время репрессированного Советской властью. Захаров угрюмо глядя на хуторян и на новых хозяев, не выказал ни радости, ни смятения. Казалось, он не очень верит в серьезность своего назначения, а особенно в долговечность нового порядка, который так красочно расписывал переводчик. Немецкое командование объявило, что главная задача колхозников — убрать как можно скорее весь хлеб, засыпать его в амбары, а затем по нарядам в определенные дни отправить обозы в Котельниково, куда уже вошли передовые части непобедимой армии вермахта. И еще один приказ был зачитан тут же: все коммунисты, комсомольцы, сотрудники советского аппарата должны в течение суток зарегистрироваться в комендатуре, а имеющие оружие — немедленно сдать его германскому командованию.
— Как поступим? — спросила Феня, когда они с Наташей вернулись домой. — Мне. лично деваться некуда, меня тут каждый знает, не скроешься, а ты смотри…
— А чего смотреть, — не поняла ее тревоги Власова. — Вместе с тобой пойду и встану на учет.
Феня задумалась. Было о чем. Она не убежала по очень простой житейской причине: мать вторую неделю с постели не поднимается. Как получила похоронку об отце, так и свалилась. Не бросит же ее дочь в таком положении, хоть она и секретарь сельсовета. А у Натальи какие доводы?
— Обыкновенные, — успокоила её подруга. — Для меня где крыша, там и дом. Ты же знаешь, что я выросла в детском доме.
— И все-таки, может быть, тебе лучше скрыться.
— Смешная ты, Феня. Ваш хутор не Москва и даже не Сталинград. Куда я скроюсь? Нет уж, подружка, пойду с тобой.
На следующее утро, когда они пришли в правление колхоза, староста Захаров встретил Феню, как долгожданную гостью.
— Думал, ты сглупишь, — говорил он, радуясь за Нарбекову, — прятаться будешь. Это ты мудро поступила, что сама явилась. Садись в своей комнате и занимайся делом…
У Фени от неожиданности даже дар речи пропал. Он что, этот Захаров, окончательно поглупел от назначения? Каким своим делом она может заниматься, когда немцы в хуторе?
— Что вы такое говорите, Иван Фокич? — наконец спросила Нарбекова, думая, что староста все перепутал. Но, оказывается, Захаров уже доложил начальнику гарнизона о том, что из представителей Советской власти в хуторе осталась секретарь сельсовета и попросил разрешения зачислить ее на должность писаря, если, конечно, она явится доб-ровольно и изъявит желание сотрудничать с новой властью.