— Малец-то продрог в степи, — ласково сказал Захаров. — Садись к печке…
— Говорит, от господина Бойки, — представил попутчика полицейский.
— Знаю, знаю, — засуетился старик, снова садясь в свое кресло. — А ты с чем?
— С разнарядкой. Вот. Хлеб, фураж, мясо. Староста мельком глянул на бумаги, и нижняя губа его отвисла.
— Они что там, чокнутые? — зло поглядел на полицая, словно тот определил количество продукции, необходимой для вывозки. — В прошлый раз все выгребли.
— Ну-ну, поговори, Фокич, — снисходительно улыбнулся приезжий. — Может, полегчает. А я поехал дальше. В Семичный… К завтраму обоз чтоб был готов. Весь район везет.
— Тьфу, — смачно плюнул Захаров вслед ушедшему. — Дармоеды чертовы. Пришел, самогонищем навонял.
Он открыл форточку, запер на ключ дверь и только теперь кротко взглянул на — Мишу. Были в этом взгляде и невысказанная боль, и жалость к исхудалому, оборванному мальчишке, и укор тем, кто довел его, Захарова, и весь хутор до такой жизни.
— Зачем же ты появился, Миня?
— К маме захотел, — попытался всхлипнуть Миша.
— Нельзя тебе туда, — испуганно протянул к нему руки староста. — За домами всех коммунистов установлен надзор. Живы ваши, здоровы. И не губи ты их. Отец-то как?
— Ничего. Живет, работает.
Захаров исподлобья глянул на Романова. И Мишд понял по его взгляду, что Иван Фокич знает, где «работает» отец. А может, хочет узнать? Спросит или нет? Староста. подошел к столу, взял портсигар, щелкнул крышкой. Потом, словно вспомнив что-то очень важное, полез в ящик председательского стола, вынул кисет, набитый самосадом, и протянул его Мише. Мальчик сразу узнал этот кисет. — Сколько раз он видел, как старик Конев доставал из него табак для своей прокуренной трубки.
— А где Сергей Иванович? — напружинился Романов, предчувствуя беду.
— Царство ему небесное, — перекрестился Захаров. — Во рве, в степи… Его и девчаток…
— Каких девчаток? — вскочил Миша, боясь услышать знакомые фамилии.
— Учительшу твою, Власову.
— Наталью Леонтьевну? — пораженный страшным известием, закусил губы Романов.
— Ее, Миня, ее… — словно пономарь, пропел староста. — И Феню Нарбекову. Да, — спохватился Захаров, открывая верхний ящик стола. — Вот еще письмо. При обыске у Власовой нашли… Думали, шифр какой… На, пригодится, может.
Миша взял тетрадный листок и сразу по красным округленным буквам узнал почерк Лики Королевой. Он хотел сунуть письмо в карман пальто, но оно будто требовало, чтобы его прочли немедленно, точно от этого — зависело все дальнейшее в жизни пионера. Лика извинялась за долгое молчание. Оказывается, она с мамой эвакуировалась в Среднюю Азию. Вернулась недавно, хотела на лето приехать в Котельниково, но снова помешали фашисты. Девочка писала, что всех-всех из четвертого «А» она помнит. Ага, вот строчка, ради которой он стал читать письмо: «Дорогой Миша, а тебя я не забуду никогда. Верю, что мы еще встретимся, и тогда я все-все тебе расскажу».
Худое лицо мальчишки посветлело… Королева его помнит! Как только они управятся с фашистами, он немедленно ответит ей, пригласит в родной хутор… Жаль, не увидит Лика больше Натку… Миша хмуро глянул на Захарова.
— Твоя работа? Тогда лошадей, а теперь их, — сейчас впервые Миша пожалел, что оставил — пистолет у Алпатовой.
Серое лицо Захарова побелело, щеки нервно задергались. В нем боролись два желания — передать мальчишку гестапо и другое — через него заранее вымолить у партизан прощение. Захаров был благоразумным человеком. Особенно после только что полученного сообщения из-под Сталинграда.
— Как перед богом, клянусь перед тобой, — с дрожью в голосе произнес он, — нет тут моего греха… Сами они по-глупому попались. Оказывается, они связь держали с красноярской учительшей Клавдией Сердобинцевой.
Трясущимися руками Захаров открыл портсигар, достал сигарету, прикурил и, торопливо глотая дым, скороговоркой начал бормотать:
— Нельзя тебе дольше здесь… Пойдем, задворками провожу…
— Куда? — вскинул голову Миша.
— Ты же от господина Бойки приехал. Туда и вертайся… И с Бойкой этим будь поосторожнее. Дюже непонятный он какой-то…
Захаров открыл дверь, словно сурок из норы, выглянул в приемную. Убедившись, что она пустая, шмыгнул в коридор, маня за собой Мишу. Длинная крытая веранда имела два выхода — на улицу и во двор. Захаров указал Мише на черный ход.
— Иди будто в уборную. Я тебя догоню. Лицо прикрой.
Миша шел за сарай, где до войны стояла автомашина, был сложен пожарный инвентарь, шел и думал о том, что хутор стал наполовину пустым для него. Потом он поймал себя на мысли, что Захаров проводил его в ловушку. Сам сейчас позовет полицая или немца… Кажется, нет, за его спиной хрустит, точно капустный лист, снег под валенками старосты. За сараем, боязливо оглянувшись во все стороны, Захаров рассказал, как погибли Мишины друзья.