— Вы пробьетесь, — горячо шептал он. — А мы тут продержимся сколько надо.
Баннов, протягивая руку Мише, попросил:
— Береги Людмилу.
— А может, все-таки пойдешь с ними? — выходя из землянки, спросил Пимен Андреевич, но, увидев, как нахмурился парнишка, махнул здоровой рукой — ладно, мол, оставайся.
К рассвету в степи разыгралась круговерть. Непроглядное небо низко нависло над балкой. Резкий ветер, точно гигантский невидимый вентилятор, гнал на юг плотные снеговые облака. Пороша то и дело срывалась с высоты.
Вернулся Ломакин.
— Вроде утихомирились, — сказал он о карателях, которые уже реже стреляли и бросали ракеты. Видимо, усталость и холод сморили их. — Пора, товарищи.
— Пора, — грустно сказал Хорошунов. — По русскому обычаю присядем. А ты, Миша, спой нам на дорожку.
Миша, присев на корточки возле нар, негромко запел:
Так же тихо и дружно партизаны подхватили песню. Они тоже чувствовали себя сейчас, точно их далекие предки на охваченной пламенем стальной палубе. Они так же, как моряки легендарного крейсера «Варяг», предпочли смерть позорному плену… Песня тихо улеглась, и партизаны, один за одним, осторожно начали выходить из землянки и спускаться на глубокое дно балки. Оставшиеся залегли на мысу, готовые в любую минуту огнем отвлечь на себя противника.
Тишина длилась так долго, что Пимен Андреевич, мысленно считавший шаги ушедших, хотел было облегченно вздохнуть. Но в это время над кручей балки с шипением взвилось. несколько ракет и тяжело бухнули гранаты, яростно захлебнулись автоматы.
— Огонь! — крикнул Ломакин. — Огонь!
Партизаны дали залп в ту сторону, где по-над обрывом в мутной мгле мелькали фигуры в длиннополых шинелях.
Из-за бугра по ним ударили пушки и минометы. Снова трассирующие пули расчертили небо. Миша до боли в глазах вглядывался в угрюмые выступы балки, ожидая, что там вот-вот появится кто-то из уцелевших партизан. Но выстрелы становились реже, взрывов гранат уже не было слышно, и никто не появлялся. «Неужели не пробились?» — думал мальчик, растирая холодной ладонью слезы.
Через полчаса в степи вновь наступила гнетущая тишина. Никто из партизан не хотел разговаривать. Думали об одном — неужели все погибли?
Едва первые лучи солнца пробились сквозь заволоченное тучами небо, за кошарой появился немецкий солдат и, сложив ладони рупором, прокричал:
— Русс, сдавайся! Ваши восемь погибли? Вы все погибнете. Сдавайтесь!
Партйзаны переглянулись, но никто не проронил ни одного слова.
— Мы всех отпустим, — продолжал уговаривать их немец. — Раненых отправим в госпиталь.
— Пой, ласточка, пой, — с усмешкой сказал Зиновий Афиногенович, проверяя пулемет.
— Последний раз говорю! — надрывался переводчик карателей. — Сдавайтесь!
Прошло несколько тягостных минут. На бугре снова показались конники. В неярких лучах холодного солнца они казались богатырями. С гиканьем, ревом бросились на мысок, надеясь, что основное ядро полегло в балке и им легко удастся растоптать оставшуюся кучку.
— Подпускайте ближе, — скомандовал Ломакин.
Вот уже видны оскаленные лошадиные морды, лица обозленных всадников. Устрашающе гремят копыта, звенит металл, а Ломакин все не дает команду. Наконец, как выстрел, его крик:
— Пли!
Стальной ливень хлестнул по врагу. На заснеженную землю полетели карабины, лошади, люди. Дикое ржание, вопли, крики — все перемешалось в этот утренний час на небольшом пятачке перед землянкой. На передних налетели задние. Ошалевшие лошади давили упавших. В гущу врагов полетели гранаты.
Фашисты поспешно откатились за бугор. И почти тотчас на позиции партизан обрушился шквал орудийно-минометного огня. Немцы выкатили две пушки за кошары и почти в упор начали расстреливать землянку. В воздух полетели куски саманного. кирпича, бревна, доски.
— Ползи, сынок, в яму, — отец указал Мише круглую яму за колодцем. Из землянки выползла Людмила.
— Ломакина убило, — со страхом произнесла она, подтягиваясь на руках. — И всех раненых. Я звала их, но они молчат.
Подползший к ней Паршиков потянул ее в ближайшую воронку. Зиновий Афиногенович хотел вскочить, побежать в землянку, чтобы проститься со своим верным старинным другом. Разорвавшийся снаряд швырнул его к траншее, где стоял пулемет.