И только когда Мария Андреевна закончила перевязку, спросила:
— Тебя как зовут?
Людмила глянула в ее испуганные глаза. Она поняла, что причиной испуга являются ее ноги. До колен она уже не чувствовала их. Еще утром они горели, точно их держали над пламенем, а теперь от них веяло холодом. Холод этот поднимался все выше и выше. Порой он достигал сердца, и тогда девушка теряла сознание. Крылова понимала, что обескровленная, обессиленная, она долго не сможет сопротивляться, что дни, а может, часы ее сочтены. И это сознание приносило ей облегчение: враги ничего не узнают от нее, даже если живую привезут в гестапо. Ее долгое молчание Косивцова расценивала по-своему: не хочет говорить, боится, что выдам.
— Ты не бойся меня, — умоляюще глянула она на Крылову. — Я не служу у ниХ.
— Больше никого не привезли? — с надеждой спросила Людмила.
— Одну тебя живую подобрали.
Радистка закрыла глаза и тотчас увидела, как шагает к врагам Миша, держа гранаты за спиной. Она не хотела второй раз пережить то, что пережила в яме, увидев взрыв. Широко раскрыла глаза. «Пусть даже эта женщина обманывает, — лихорадочно думала Крылова, испытующе. глядя на Косивцову. — Но даже через нее люди должны узнать правду о нас, особенно о Мише».
— Меня зовут Людмилой Крыловой, — с трудом проговорила она. — Дайте воды.
Косивцова, сетуя на свою недогадливость, заспешила к плите, налила из чайника в кружку воды, бросила туда кусочек сахарину, из шкафа вынула краюшку хлеба.
— Пей, е. шь, Люда.
Пока та жадно глотала воду, заботливо поддерживала голову. Не опасаясь, говорила:
— Под Сталинградом их здорово тряхнули. Говорят, что под Котельниками видели наши танки. Ждем не дождемся Красную Армию. У нас старик один с колокольни смотрел. Говорит, весь горизонт в огне…
— Вы счастливая, — тихо сказала Людмила, устало опускаясь на подушку. — Вы дождетесь наших… Тогда расскажите им… Тут сражался отряд Ломакина… Нас было тридцать шесть. И не забудьте про Мишу Романова. Ему было всего тринадцать лет. Но дрался он и погиб как герой… Мы бы ушли, но ждали рацию…
— Два дня назад, — перебила ее Косивцова, — в степи за Лобовым каратели наткнулись на троих. Двоих убили, а третий ушел. Разбитую рацию румыны привезли в штаб эскадрона.
— Это они, — прошептала Людмила. — Вы запишите фамилии, чтобы потом сказать.
— Нет, нет, — испуганно глянула на дверь учительница. — Ты говори. Я запомню.
Людмила назвала всех, кого помнила. В коридоре раздались все те же тяжелые шаги кованых сапог. Косивцова выдернула из-под головы Крыловой подушку, выжидающе застыла около двери. Без стука. вошел офицер.
— Что она рассказала? — спросил он, подозрительно глядя на бледную Крылову.
— А что ей говорить, — осуждающе заметила Мария Андреевна. — Кровинки в ней не осталось. Боюсь я, господин лейтенант, не выживет она. Пусть полежит несколько дней у меня. Пришлите доктора. Может, он что-нибудь сделает.
— Но, но, — угрожающе поднял руку офицер. Он наклонил ухо к самому лицу Крыловой — дыхания не ощущалось. «Хоть бы живую сдать в гестапо», — подумал лейтенант и, открыв дверь, позвал:
— Вилли! Фриц!
В.комнату вошли солдаты. Лейтенант кивком указал на Крылову и на коридор. Те поняли жест и, подхватив Людмилу, отнесли ее в машину. До угасающего сознания радистки донесся шум мотора, потом она ощутила резкую боль от толчка — и все вокруг провалилось в беззвучную темноту…
И вдруг из этой тьмы навстречу ей вышел, освещенный неведомым сиянием, самый юный разведчик отряда Миша Романов. Как хорошо, что ты не погиб, хотела сказать Людмила, но не успела, потому что он сказал: «Наши вошли в Котельниково!»
ЭПИЛОГ
Каждую весну в городском парке Котельниково распускают зеленую листву широкие кроны старых деревьев. Особенно густо они распускаются на центральной аллее, где на высоком постаменте решительно шагает вам навстречу вихрастый мальчишка. Это Миша Романов — гордость пионеров степного города.
У его широко расставленных ног с весны до глубокой осени лежат полевые и садовые цветы. Их приносят родные и близкие, те, с кем рос и учился, те, с кем делил тяготы войны…
Недалеко от парка протянулась одна из лучших городских улиц — улица Романовых. Более тридцати лет ходила этой улицей Анна Максимовна на свидание с мужем и сыном. Окруженная внучатами, соседскими ребятами, она каждый раз вспоминала что-то новое из жизни Миши, Зиновия Афиногеновича, их боевых друзей.