— В таком случае я тоже буду есть кукурузную кашу!
— Что ты! — испугался Сяо-пэй и умоляюще взглянул на У Чжи. — Комиссар строго-настрого наказал мне кормить тебя хорошо. Он говорит, что мы здесь уже привыкли к плохой пище, а тебе надо хорошо есть, потому что ты потратил очень много сил, добираясь к нам.
У Чжи не удалось переубедить Сяо-пэя, тогда он пригласил его разделить с ним трапезу, но тот наотрез отказался. Пришлось смириться и есть одному.
После завтрака молодой офицер продолжал писать донесение. Он обладал хорошей памятью и мог через много лет узнать человека, которого видел один лишь раз. Поэтому партийное поручение о сборе военной информации о противнике было ему по душе. Из бесед с офицерами он запоминал самое важное и всегда располагал обстоятельными сведениями почти по любому вопросу, касающемуся положения гоминдановских войск. А когда командующий Ли приблизил его к себе, в руках секретаря по особым поручениям оказалась вся секретная переписка, и возможности получения ценных сведений еще больше увеличились.
Только после полудня закончил У Чжи свое донесение. Он сразу же позвал Сяо-пэя и попросил его отнести свой секретный доклад комиссару. Он так устал, что не притронулся к еде, лег в постель и через минуту уже крепко спал.
Проснувшись, У Чжи увидел в комнате Сяо-пэя. Тот вскочил со стула, налил гостю воды для умывания, а затем подал обед, сообщив при этом, что комиссар сейчас находится на собрании.
Не успел У Чжи торопливо поесть, как в комнату вошел комиссар и пригласил его к себе.
На улице было очень шумно. Во многих домах играли граммофоны. Оказалось, что провожают бойцов на передовую, в Куншаньба. В красноармейских фуражках и соломенных тапках, с винтовками и небольшими вещевыми мешками за плечами бойцы строем шли по улице. У каждого к мешку была приторочена пара новых тапок. Далеко разносилась их песня.
За бойцами сплошным потоком шли народные носильщики. Среди носильщиков были и женщины и старики. Люди шагали бодро, как бы не чувствуя тяжести. Какой-то старик лет семидесяти с пустой корзиной за плечами, видимо уже успевший отнести свой груз, стоял на обочине дороги и время от времени выкрикивал свежую новость:
— Красная армия одержала новую победу, Сычуаньская армия драпает!
Эта новость подбадривала, и носильщики невольно ускоряли шаг.
Внезапно к комиссару подбежала молодая женщина лет двадцати. По синей косынке и рваному халату ее можно было бы принять за обыкновенную крестьянку, если бы не винтовка за плечами. Она по-военному козырнула комиссару и быстро заговорила на сычуаньском диалекте. У Чжи с трудом понял, что она просит разрешить ей вместе с отрядом носильщиков идти на передовую. У Чжи не понимал, почему комиссар не пускает ее.
А женщина продолжала идти рядом с комиссаром. С ее раскрасневшегося лица падали капли пота, но она ничего не замечала.
— Почему, товарищ комиссар, ты не разрешаешь мне идти на передовую?
— Линь Сю-лань, как ты не поймешь, что я здесь ни при чем? Ведь это тебе не забава. Если с тобой что-нибудь случится, кто будет отвечать?
— А что может случиться? Я уверена, что все будет в порядке.
«Вот ведь упрямая!» — подумал У Чжи.
Чувствуя, что она не отступится от своего, комиссар, наконец, сдался:
— Ладно, иди с отрядом, только не вздумай таскать больших тяжестей!
— На это я согласна! — женщина весело откозыряла комиссару и побежала догонять отряд.
Тот долго смотрел ей вслед, а потом сказал:
— Это Линь Сю-лань — работник нашего укома партии, заведует отделом по работе с женщинами. Сама сна из уезда Наньцзян. После того как Красная армия освободила уезд, меня послали туда конфисковать имущество и зерно у помещиков и кулаков. Мы быстро собрали митинг и стали объяснять крестьянам, как кулаки и помещики эксплуатируют их, присваивая себе плоды их тяжелого труда… Вот, к примеру, сейчас тысяча девятьсот тридцать третий год, а крестьяне уже задолжали свой урожай на тридцать пять лет вперед. Короче говоря, в этом «небесном рае» — так ведь всюду называют провинцию Сычуань — многие крестьянские семьи были уже на грани голодной смерти. Или другой пример. Давно установлена стоимость монеты тунюань — десять чохов[31], а местные богатеи распиливали один тунюань на две части и требовали с крестьян за каждую половину по десять чохов, а позднее эти мироеды настолько обнаглели, что стали требовать за один тунюань тридцать чохов. А крестьяне и пикнуть не могли, ведь хозяева «держали меч в своих руках»! Словом, некуда было народу податься. Тут даже сложили песенку про незавидную крестьянскую долю: