Я всю ночь видел беспокойный сон, будто бы ловил я очень нужный мне радиомаяк, без которого дальше лететь было невозможно. И вот поймал Я радиомаяк, но он забивался какой-то музыкой, от которой никак нельзя было отстроиться. Мучился я, мучился и так, не отстроившись, и проснулся… На столе возле моей кровати маленький приемник передавал какую-то музыку и сквозь нее тихо слышна была работа местного радиомаяка.
Утром нас пригласили в советское посольство.
Мы поехали в Вашингтон. С любопытством рассматривали мы этот город. Мы представляли его себе совсем не таким. Думали увидеть город - скопище небоскребов и всяческих громадин, густо наставленных друг около друга, сплошь состоящих из камня и бетона. А это, собственно, был не город, а парк. Мы ехали не по улицам, а по аллеям. Все утопало в зелени, декоративных кустарниках и клумбах.
Типично американским здесь было только ошеломляющее количество автомашин всевозможных марок и фирм.
В городе было праздничное оживление. По всем тротуарам, паркам и аллеям беспрерывно двигалась яркая толпа, на трибунах и скамейках было полно людей в красивых ярких костюмах. Это было 30-е мая - день памяти американских солдат, погибших во время первой мировой войны. Народ направлялся на площадь, к памятнику неизвестному солдату: здесь должен был состояться митинг.
Наш шофер, чтобы скорее доехать до посольства, свернул вдоль парка и выехал на другую улицу, но нам не повезло - по этой улице проходила [60] бесконечная колонна военных грузовиков с американскими солдатами-пехотинцами, и для других машин движение было закрыто. Шум здесь стоял невероятный. На грузовиках происходили такие концерты, что полисмен, регулирующий движение, то и дело морщился и грозил белой перчаткой какой-нибудь особенно шумной капелле. Солдаты пели, играли, стучали, свистели, подражали крику животных и вообще чувствовали себя хозяевами улицы.
Не дождавшись конца военной колонны, мы вернулись и, пристроившись к потоку автомашин, последними приехали к советскому посольству.
На широкой прямой улице, утопающей в зелени, в тени деревьев стоит красивый особняк советского посольства в Вашингтоне. Но выйти из машины нам не удалось. Мы поехали дальше и, как потом оказалось, направились в Белый дом - резиденцию президента США Франклина Рузвельта.
На улице, в которую мы въехали, почти все дома стоят в глубине дворов за железными оградами. Белый дом представлялся нам огромным сказочным дворцом. Но вот машины свернули в раскрытые железные ворота, обогнули большую клумбу цветов, у которой возился садовник, и остановились у небольшого двухэтажного особняка, утопающего в зелени. Это и был знаменитый Белый дом, - одно из самых маленьких в Вашингтоне зданий. Он прост «и скромен. Его окружают густые буковые деревья, газоны, декоративные растения.
Нас провели в большую комнату первого этажа. Сюда вышел к нам высокий седой генерал и провел нас в кабинет президента.
За письменным столом, в глубине кожаного кресла, сидел человек, которого мы все сразу узнали. Высокий, седой, с большим широким гладким [61] лбом и черными бровями, президент Рузвельт рассматривал каждого из нас.
Максим Максимович Литвинов по очереди представил весь наш экипаж. Рузвельт сказал, обращаясь к нам:
- Я очень рад нашему знакомству, рад видеть вас благополучно прибывшими, в добром здравии. Надеюсь, что вы так же благополучно доставите мистера Молотова в Москву. Поздравляю всех вас с блестящим перелетом и особенно поздравляю ваших навигаторов.
Мы пробыли в Вашингтоне не долго. Но время, проведенное там, останется в нашей памяти не только потому, что мы были здесь очень гостеприимно приняты американцами. Запомнятся и некоторые встречи, и необычная для нас обстановка. Мы не занимались изучением американской жизни - это не входило в наши задачи, да и времени для этого не было. Так же как и в других пунктах, мы немедленно начали готовиться к полету - теперь уже обратному, на Родину.
Обратный путь Вашингтон - Нью-Фаундленд
Густой туман плотной пеленой накрыл аэродром на берегу реки Потомак, где стоял наш самолет. Мы решили опробовать самолет в воздухе перед вылетом в Европу.
Медленно тянулось время и еще медленнее рассеивался туман на аэродроме.
Командир наш волновался: днем в жару будет трудно поднять наш перегруженный корабль, а сейчас туман мешал пробному полету.
Из посольства непрерывно справлялись по телефону, в какое время следует ожидать вылета. И [62] мы решились совершить пробный полет, не дожидаясь рассеивания тумана.
Запустили моторы и на пустой машине, легко оторвавшись, быстро поднялись над туманом. Совершив получасовой полет, мы убедились в полной исправности корабля. Пилот повел самолет на посадку, но тот же несносный туман помешал ему выйти на посадочную линию. Три раза мы низко проносились над землей и все три раза проскакивали аэродром. Не знаю, сколько бы еще пришлось сделать пустых заходов, если бы мне не пришла в голову мысль использовать штурманские возможности.
Я вывел самолет в зону радиомаяка, проходившую по линии посадки, медленным снижением подвел корабль к границе аэродрома и подал команду летчикам: «Убрать газы!»
Ничего не видя впереди себя, летчики не решались на это, и самолет низко пронесся над аэродромом. Летчики пожалели, что не выполнили команды штурмана, и пришлось повторить опыт снова. Еще один заход по радиомаяку, и мы благополучно приземлились на аэродроме.
Самолет был поставлен на заправку горючим и загрузку багажом, а в посольство сообщено, что экипаж и самолет готовы к вылету.
Полный штиль. Поверхность реки была зеркальной. Солнце пекло нестерпимо. Подошвы сапог прилипали к расплавленному асфальту. Самолет так сильно накалился, что к нему нельзя было прикоснуться рукой. По нашей просьбе пожарная машина полила корабль водой, и он окутался белым паром.
На большом аэродроме прекратилась работа, и многочисленная толпа окружила самолет. Кто-то что-то делал, помогал, суетился, распоряжался. Здесь были министры и рабочие, генералы и солдаты. [63] Американцы тепло провожали своих русских друзей в обратный путь через океан, туда, где бушует пламя небывалой войны.
Пожарники израсходовали на поливку самолета три цистерны воды и уехали за четвертой. В тени под плоскостью самолета мы с тоской смотрели на немилосердно палящее солнце, перевалившее за полдень, и размышляли: взлетим или не взлетим в такую жару? Долетим ли засветло до намеченного пункта?
Все было готово к вылету, но не так легко улететь от американцев. Кинооператоры с большими и малыми аппаратами, на треногах, машинах, расставив прожекторы, юпитеры, микрофоны, опутав весь район вокруг самолета проводами. - снимали всех и все. Экипаж выстроился - засняли. Перестроился - еще раз засняли. Входим в самолет, выходим из самолета - опять снимают. И все это в свете ярких прожекторов под палящими лучами солнца. Фотографы не отставали от кинооператоров. Бегали вокруг самолета, щелкали, взбирались на плоскость, прицеливались и бежали в другое место. Все пришло в такое невообразимое движение, что уже нельзя было понять, где экипаж, где пассажиры, где пожарники.
Появились блокноты, визитные карточки, вечные ручки и все совалось в руки отлетающим с просьбой оставить еще один последний автограф. Всему бывает конец, этому же провожанью не было видно конца.
Наконец командиру самолета удалось вырваться из объятий очередного кинооператора и заняться своим делом.
Маленький трактор-тягач на резиновых колесах медленно тащил самолет в дальний конец аэродрома. За самолетом шла большая толпа, ехали вереницей автомашины. Трещали киноаппараты, [64] щелкали фотоаппараты, по земле, извиваясь, тащились толстые провода от прожекторов и тонкие от микрофона.