- Алло, летчики, доверните влево два градуса, - подаю я команду.
- Из-за такой мелочи не стоило летчика беспокоить, - возразил Пусеп, доворачивая машину.
Большой багрово-красный солнечный диск показался на горизонте. Быстро поднимаясь, солнце все более белело.
Наступил новый день. В самолете погасли огни.
- Сергей Михайлович, послушай радиомаяк, - обратился я к Романову и добавил: - одно ухо хорошо, а два лучше.
- По-моему, буква «а» громче, чем «н», - ответил Романов, прослушав радиомаяк.
- Два уха хорошо, а три лучше, - сказал Пусеп. - Включите мне, старому маячнику, телефон, и я скажу точно, какая буква громче, какая слабее.
- Без сомнения, «н» громче, чем «а», - сказал Пусеп, внимательно прослушав сигналы.
- Так держать, - резюмировал я консилиум радиомаячников.
Радисты запросили радиопеленг, проложив который на карте, мы убедились, что все благополучно и если и были отклонения от маршрута, то такие незначительные, что из-за них действительно не стоило беспокоить летчиков.
Чем ближе мы подлетали к радиомаяку, тем громче были его сигналы, тем острее была его зона, тем точнее надо было выдерживать курс, чтобы вести самолет по зоне радиомаяка. Это нам было совершенно необходимо для выхода на радиомаяк, над которым мы наметили пробиваться вниз под облака к аэродрому. [80]
Высота полета 2000 метров, температура воздуха 0. Самолет быстро несется у самой поверхности белых ровных облаков, и временами брюхо его касается мягких белых гребней.
Радисты через каждые десять минут подают радиограммы с сообщениями о погоде. На аэродроме высота нижнего края облаков опустилась до 500 метров. Нам предстоит пробиться сквозь слой облаков толщиной 1500 метров. Очередная радиограмма гласила: «Горы покрыты облаками, будьте осторожны при подходе к аэродрому». Очень хорошая радиограмма, но мы и без нее знали, что все горы на острове Исландии вершинами уходят в облака, и давно уже наметили план действий.
Мы решили выйти на радиомаяк, от него развернуться и пробивать облака курсом в океан, равным 270 градусов. Все другие курсы снижения ведут от радиомаяка в горы, закутанные облаками. Хорошо, что у нас есть карта крупного масштаба с рельефом местности и расположением радиомаяка.
Сигналы все громче и громче. Радиомаячная зона все острее. Работа напряженнее. Команды отрывистее.
- Два градуса вправо! Так держать! Чуть-чуть влево, еще малость. Так, хорошо!
Быстро нарастает слышимость сигналов, гремит в телефонах. И вдруг на несколько секунд все оборвалось. Потом снова громоподобный звук сигналов - маяк под нами.
- Летчики, взять курс 270 градусов, снижаться под облака, под нами аэродром!
- Есть снижаться! - бодрым без тени сомнения голосом ответил Пусеп и, развернув самолет, направил его вниз.
Самолет зарылся в густые облака. Стало темно, появилась вода. Несколько минут ожидания и тишины. [81] Не знаю, есть ли такие летчики, которые сохраняют одинаковое настроение при полетах в ярких лучах солнца, когда видна земля, и в густых черных облаках, в которых не видно конца плоскостей. На нашем же корабле возникшая тишина свидетельствовала о перемене настроения у всех.
На высоте пятисот метров самолет выскочил из мокрых облаков, и мы увидели океан, залив и у подножья коричневой, покрытой мохом горы хорошо знакомый нам аэродром. В заливе, в бухте и на рейде стояло много больших океанских кораблей.
Летчики занялись переговорами с борттехниками насчет воздуха в тормозах, выпуска шасси и еще всякой другой сложной техники, предшествующей посадке большого корабля.
Мы же, штурманы, собрали свое имущество и, рассовав его по сумкам и портфелям, оказались на несколько минут перед посадкой безработными.
По нашей штурманской оценке Пусеп произвел отличную посадку, а большинство летчиков считает, что штурманам угодить очень трудно.
Офицеры, встречавшие нас во главе с начальником аэродрома, были все наши старые знакомые по первому нашему здесь пребыванию. Все они с нескрываемой радостью крепко жали нам руки.
Самолет был поставлен на заправку горючим. Пассажиры и большая часть экипажа уехали завтракать. Мы же с Романовым отправились на метеостанцию узнавать погоду и выторговывать разрешение на вылет. Еще по консультации в Ньюфаундленде мы знали, что сюда надвигается циклон с фронтами, не предвещающими ничего хорошего. В Англии же пока еще стоял устойчивый антициклон с хорошей погодой. По всем признакам, надо было спешить с вылетом.
На метеостанции старший синоптик со всеми подробностями рассказал синоптическую обстановку [82] чуть ли не половины земного шара, как будто мы собирались совершить кругосветное путешествие. Наши расчеты совпали с информацией синоптика, который, вручая нам объемистую папку с погодой и всеми прогнозами до Англии и дальше в Европу, советовал как можно скорее вылететь отсюда, мотивируя тем, что через несколько часов погода здесь испортится и надолго. Когда мы прощались, он пожелал нам счастливой посадки в Москве: «Хепи Лендис Москау!», потом, сняв фуражку, произнес по-русски: «До звидание». Оставался кусок пути в 1400 километров через океан, и хотя это было в два раза меньше покрытого нами сегодня расстояния, а погода предполагалась значительно лучшая, мы готовились к полету со всей тщательностью. Мы не склонны были считать, что пройденный по воздуху путь становится уже «объезженной» дорогой, по которой второй раз можно лететь без опасения. Воздушный путь ни при каких обстоятельствах не оставляет за собой следа, тем более при полете через океан.
* * *
Оставив Исландию, наш корабль направился прямо на Великобританские острова, В океане, вблизи исландских берегов, заметное оживление. Встречаются пароходы, шхуны и военные корабли. Двухмоторный гидроплан с исландской базы, разведчик и охотник за подводными лодками, пересекал нам путь. Пилот гидроплана, узнав наш самолет, покачиванием крыльев пожелал нам счастливого пути.
Облака оборвались, и по всему горизонту было ясное солнечное небо с хорошей видимостью. Над океаном штормило. Большие белые гребни поднимались на высокой волне и, падая вниз, разбивались [83] мелкими брызгами. Большой океанский пароход, идущий курсом на Исландию, зарывается носом в волну, высоко поднимается и вновь скрывается; корабль сильно качает.
Наш корабль тоже сильно болтает. Высота 2000 метров, компас работает неустойчиво. Надо бы повыше забраться, где воздух спокойнее и ветер попутный, да и волны как-то смущают - притягивают к себе взгляды и напоминают о холодной соленой воде океана.
- Как вы полагаете, Эндель Карлович, - обращаюсь я к Пусепу, - не лучше ли нам подняться еще на 1000 метров?
- Да нет, здесь пойдем, надоело по высотам болтаться, отсюда хоть океан посмотрим, - возражает Пусеп.
Тогда, обращаясь к Романову, я сказал:
- Сергей Михайлович, внимательно смотри за океаном, здесь подводные лодки шляются, как бы нам на них не напороться.
- Раньше, чем мы ее увидим, она нас обстреляет, - ответил Романов и, подмигивая мне, добавил: высота у нас малая, а океан бурливый, я на нем не сразу увидишь лодку.
Разговор шел громко, специально для пилотов, и вскоре самолет пошел вверх, достиг высоты 3000 метров. Спокойно, без болтанки, с хорошим попутным ветром мы продолжали свой полет на юго-восток.
Первые два часа полета радиомаяк Исландии добросовестно выполнял свои обязанности, любезно провожал нас и безошибочно указывал нам правильный путь.
В середине маршрута был какой-то разрыв, пустое место, где нам никто не мог помочь с земли. Тогда мы обратились за помощью к небу, к яркому полуденному солнцу. Оно сегодня было [84] к нам милостиво. С помощью солнца мы определяли свое место, своевременно обнаружили перемену направления ветра и внесли поправки в курс. На второй половине пути под нами появились облака, скрывшие от наших глаз, неприветливый, холодный океан.