Люди на скамейках слушали молча.
Но вот новый шум, все нарастая, заглушил все остальное. На мосту появилось несколько немцев на мотоциклах. В забрызганных грязью серых прорезиненных плащах, низко надвинутых на глаза угловатых касках, с установленными на колясках пулеметами, — у немцев все рассчитано на угрожающий эффект, — с треском и грохотом понеслись они по улицам притихшего городка.
Вот и голова колонны вступила на мост. Люди из скверика бросились к дороге. Никакие угрозы оккупантов не могли остановить их. Все они, оказывается, для того сюда и пришли, чтобы встретить военнопленных.
Идущие по бокам колонны немцы угрожающе закричали, раздалось несколько выстрелов. Но толпа людей по обеим сторонам дорог и росла с каждой минутой. В колонну бросали принесенные с собой продукты. Окна домов по обеим сторонам улицы распахнуты. Из них тоже летят в колонну куски хлеба, картофель, яблоки, одежда, обувь. Крик и стрельба разъяренной охраны, лай собак, крики собравшихся на тротуарах, машущих руками и плачущих от горя и жалости женщин. Вся улица гудела, словно растревоженный улей.
Мы с Пичкарем сидели одни в опустевшем скверике.
В тот же день Сергей Лобацеев передал в Центр:
«Были в Ческой Тржебове. Габрман умер в прошлом году. Фиала трус, oт сотрудничества с нами отказался. Дитр сотрудничает с гитлеровцами. Постараемся сами найти надежных людей. Крылов».
В поисках друзей
Вечером я был в избушке у деда Маклакова.
— Ну, как ваша поездка? — поинтересовался он.
Все, что нужно было, мы выяснили, — не вдавался я в подробности.
Степан Семенович сегодня был чем-то озабочен и, перекинувшись со мной несколькими фразами, вышел в комнату.
Возле плиты, в которой жарко горели дрова, уже хлопотал Василий Жеребилов.
— Откуда вы родом, товарищ Жеребилов? — спросил я.
— Из Воронежа, — тихо ответил он и коротко рассказал о себе. Работал сначала токарем, а затем диспетчером одного из цехов завода имени Коминтерна в Воронеже. В самом начале войны ушел в армию добровольцем. Участвовал в боях под Тихвином, под Курском. В июле 1943 года был контужен и захвачен в плен. Долгое время находился в разных лагерях. Последнее время работал на шахте в Силезии, а когда с приближением фронта гитлеровцы эвакуировали пленных, по дороге бежал.
В кухню вошел Степан Семенович. Тяжело вздохнув, присел у стола. Плечи его опустились, как под непосильной тяжестью.
— Вы нездоровы, Степан Семенович?
— Жена тяжело болеет, — кивнул он на завешенную одеялом дверь и снова вздохнул.
— А врача приглашали?
— Приезжал сюда недавно врач, посмотрел, рецептов выписал кучу, а лекарств по ним достать не могу.
— И на черном рынке достать невозможно?
— В Пардубице все можно достать, но надо иметь бешеные деньги, — безнадежно махнул он рукой.
Я вынул из кармана увесистую пачку рейхсмарок и подвинул ее к Маклакову. Тот глянул сначала на кучу денег, затем на меня и решительно отодвинул их.
— Нет, я не могу принять от вас деньги. Вам их дали не для того…
— Дорогой Степан Семенович! — я обнял старика за плечи. — Ничем другим мы не в силах сейчас помочь вам. Я очень прошу вас взять деньги. Возможно, на черном рынке рейхсмарки уже не очень-то ценятся. Возьмите еще вот это, — я положил на стол несколько синих пятидолларовых бумажек.
Жеребилов взглянул на меня и молча кивнул головой.
— Не знаю, как вас называть, — обратился он ко мне.
— Майор Крылов.
— Товарищ майор, — продолжал он, — здесь, недалеко в лесу, в хорошо замаскированной землянке скрываются четверо наших советских людей. Все младшие командиры. Не хотели бы вы с ними поговорить? Это надежные ребята.
— Вы говорили им о нас?
— Нет, что вы, я же понимаю, что не имею на это права. Да и что я знаю?
— Хорошо. Завтра сходим к ним вместе с вами.
С улицы донесся какой-то шум.
Вскоре, согнувшись в низком проеме двери, в кухню шагнул Ярослав Гашек.
— Ну, вот, я же говорил, что Ярко наведается, — радостно встретил его Степан Семенович.
Я поблагодарил Гашека за велосипеды. Он напряженно слушал, растерянно улыбаясь, и было видно, что ничего не понимает из сказанного. А когда Степан Семенович перевел мои слова, он взмахом руки дал понять, что не придает никакого значения тому, что сделал для нас.
Гашек долго мял в руках предложенную ему советскую папиросу с диковинно длинным мундштуком, не решаясь закурить ее Постепенно с трудом вступил в разговор.