— Какое предписание? — дрожащим голосом спросил Колпашников, догадавшись, что игра раскрыта.
— Телеграфное, на ваше имя, господин полковник, — усмехнулся следователь и, надев очки, прочел телеграмму Андерсона: «Сделайте возможным взять все автомобили, собранные или несобранные, в Ростов-на-Дону первым возможным поездом. Постарайтесь сопровождать их до Ростова лично…»
На этом, собственно, следствие и кончилось. Колпашников вынужден был сознаться, что Яссы придуманы для отвода глаз, что 70 автомобилей «тальбот» и «форд», а также другое американское техническое снаряжение ему приказано было доставить генералу Каледину, возглавлявшему мятеж на Дону.
— Кто, кроме полковника Андерсона, вами распоряжался?
— Я предпочел бы не называть другие имена…
— Как вам будет угодно, господин Колпашников! — сказал следователь. — Все имена известны Чрезвычайной комиссии. И мы позаботимся, чтобы они стали известны всему миру…
Статья, над которой трудился с утра Феликс Эдмундович, преследовала как раз эту цель: пригвоздить к позорному столбу интриганов с дипломатическими паспортами. Любители заговоров должны знать, что молодая Советская Республика бдительно следит за их грязными происками.
«Сейчас этот таинственный поезд никуда не пойдет, — написал Дзержинский в заключение. — Он задержан в Петрограде Советской властью. Заговор раскрыт. Заговор американских (и не только американских) империалистов с калединцами».
И в ту же минуту, будто дождавшись, когда Дзержинский закончит свою работу, в кабинет вошел его секретарь Иван Ильич Ильин.
— На проводе заместитель наркомпрода, — доложил он. — В третий раз уж сегодня звонит…
— Что у них случилось?
— Известно что, Феликс Эдмундович… Воюют с саботажниками, ничего не могут добиться…
Не только Наркомпрод, но и другие комиссариаты терпели бедствия из-за наглого, ловко организованного саботажа чиновников.
Саботаж сделался оружием борьбы против Советской власти. Оружием опасным и изощренным, рассчитанным на паралич всей государственной жизни в стране.
Подогреваемые науськивающими их на Советскую власть врагами, чиновники приходили на службу, рассаживались за свои столы и откровенно бездельничали весь день, потирая руки от удовольствия: поглядим, дескать, как без нас, без опытнейших специалистов, справятся господа комиссары. Был и другой способ, более примитивный — вовсе не являться на службу, сидеть дома, отказываясь от сдачи дел и даже ключей от сейфов.
В середине ноября вспыхнула тщательно подготовленная забастовка банковских служащих. На дверях банков и сберегательных касс появились вызывающе дерзкие плакаты стачечного комитета, а чиновники с утра до вечера митинговали, упражняясь в остроумии по адресу назначенных Смольным комиссаров: раз взялись кухаркины дети управлять государством, так на здоровье, а мы вам не помощники…
Феликсу Эдмундовичу довелось тогда по заданию Ленина заниматься банковским саботажем. Посланные Военно-революционным комитетом ревизоры установили весьма любопытные факты. Выяснилось, что в составе стачечного комитета действует крайне разношерстная публика — от меньшевиков до бывших царских министров, — объединившаяся на почве ненависти к Советской власти. Стало известно, что денежные средства так называемого «саботажного фонда» добыты не совсем праведным путем.
Занятный разговор был у Дзержинского с членом стачечного комитета Харитоновым, видный меньшевистским деятелем.
— Мы вынуждены предать вас суду Военно-революционного трибунала, — объявил Дзержинский. — И сделаем это немедленно, если не прекратится этот преступный саботаж…
Харитонов, конечно, взвился. Кричал об узурпаторстве большевиков, незаконно захвативших власть, о священном праве граждан на забастовки, которые Смольный намерен подавить грубой силой. Лично ему, сидевшему в царских тюрьмах, трибунал не страшен. За свои политические убеждения он готов пострадать и заявляет об этом прямо, без страха…
— Позвольте, позвольте, Александр Александрович! — прервал эту пылкую тираду Дзержинский. — Вы что-то изволите путать. При чем здесь ваши политические убеждения? Мы намерены предать вас суду по обвинению в воровстве…
Длинное лошадиное лицо Харитонова вытянулось еще заметнее. Видно было, что он не ожидал такого поворота.
— Да, да, не удивляйтесь… Мы будем судить вас публично как расхитителя народного достояния. И весь ваш стачечный комитет. Забастовка, в которой участвуют царские сановники, — это звучит. Вот ознакомьтесь с обвинением…