Она не могла понять, что влечет в ее квартиру этого человека. Вальсы Шопена? Или все-таки ее дочь, с которой, как заметила она, Венцель охотно и подолгу болтал. Может быть, оттого у нее и тревожно на ду1ые, что ей страшно за дочь? Правда, Венцель был всегда вежлив, снисходительно-дружелюбен и к Рите и ;к ней, Софье Львовне, и даже помог ей, старшей Ивашевой, устроиться па работу секретарем-переводчицей в городской управе. Софья Львовна знала, какую должность занимал Венцель. И именно поэтому все то ужасное, что приходилось ей слышать о фашистах, она связывала .с Венцелем. Ежедневно она перепечатывала сводки о сдаче хлеба крестьянами, об угоне молодежи в Германию. Ежедневно доводилось слышать о расстрелах и арестах. И если раньше все это проходило где-то мимо нее, стороной, то теперь она словно оказалась в эпицентре гигантского землетрясения.
"Боже мой, какой ужас, какой ужас!" - думала она.
'А Софье Львовне все чаще вечером приходилось оставаться одной. Теперь Рита постоянно возвращалась домой после комендантского часа. Она бесшумно выпивала на кухне чай и укладывалась спать. И только изредка Софья Львовна слышала жалобы дочери:
-Не могу, мама! Как это страшно! Грязь, кровь, стоны, немцы пристают на каждом шагу.
- Что делать, дочка? Что делать? По крайней мере паек! Бывает хуже. Вон у Новиковых обеих дочерей отправили в Германию. Кому теперь хорошо?
Однажды Рита вернулась особенно поздно. Пришла повеселевшая, румяная, возбужденная, в состоянии какой-то отчаянной беззаботности.
Софья Львовна хотела разогреть ей ужин или вскипятить чайник, но Рита отрицательно покачала головой.
- Не хочу!
Софья Львовна пристально посмотрела на дочь.
Большие черные глаза Риты блестели, подкрашенные губы вздрагивали.
- Опять ужинала с Куртом? - спросила мать.
Рита вызывающе кивнула.
Софья Львовна промолчала и только укоризненно посмотрела на дочь.
Рита бросилась в кресло и, откинув голову на спинку, нервно засмеялась.
- Ты что? - тревожно спросила мать.
- Ничего. Все хорошо. Ах, как весело было! Свет, музыка, танцы. Ты знаешь, мама, я ведь после выпускного вечера ни разу не танцевала. Видела бы ты, как меня без конца приглашали. У нашего столика собралась уйма офицеров. Со всех сторон только и слышно было: "Курт, где нашел такую? Будь другом, уступи на вечерок". Они ведь и не подозревали, что я знаю немецкий. Так что говорили не стесняясь.
- Ты бы поосторожней, - посоветовала мать с тревогой в голосе. - А то...
- А! - Рита махнула рукой. - По крайней мере, мне сегодня было весело. И потом я досыта поела. Знаешь, что подавали? Сосиски, настоящие сосиски!
Софья Львовна села рядом с дочерью на подлокотник кресла и погладила ее по густым темным волосам.
Рита смотрела на нее снизу вверх. Софья Львовна вдруг уловила запах спиртного. И сразу от дочери повеяло чем-то чужим и враждебным. Стараясь придать голосу как можно больше мягкости, Софья Львовна сказала:
- Понимаешь... как-то нехорошо это, - и, заметив, что Рита сделала нетерпеливое движение рукой, настойчивей и торопливей продолжала:-Нет, послушай...
Все-таки они враги. Они убивают наших людей. И ты не имеешь права... Ты не знаешь всего, что они делают.
А мне приходится сталкиваться с этим каждый день.
За городом каждый день расстрелы. И может быть, сегодня ты чокалась и кокетничала с одним из тех, который, не дрогнув, стреляет в детей. Ведь это ужасно!
Рита вскочила с кресла и забегала по комнате.
Остановившись перед матерью, яростно закричала:
- Да, ужасно! А при чем здесь я? Скажи, я-то при чем?
- Постой... - снова заговорила мать, но Рита закричала еще громче:
- Я-то при чем, что они расстреливают? Разве я виновата, что они сюда пришли? Мне надоело быть всегда голодной, надоело видеть раны, грязь, кровь. Я хочу хоть немного забыть об этом. Меня еще никто в жизни, не приглашал в ресторан, не дарил цветов. А я хочу этого, хочу... Я хочу жить. Мне уже двадцать четыре. Не успеешь оглянуться - и старость... Это ужасно!..
Рита бросилась в кресло и, уронив голову на руки, зарыдала.
Софья Львовна почувствовала острую жалость к дочери. Она кинулась к Рите, гладила ее по вздрагивающим плечам, раздела, уложила в постель, укутала одеялом, набросив поверх старое пальто.
И только когда Рита успокоилась и заснула, Софья Львовна, поглядев еще раз на мокрые ресницы дочери, пошла в свою комнату. На душе у неё" было тяжело.
"Пусть живет как знает, - решила она, - ведь дочь уже взрослый человек... В конце концов, такое страшное время..."
После этого разговора Рита. стала пропадать по ночам еще чаще, возвращаться еще позднее и всегда приносила с собой едва уловимый запах духов, вина и табачного дыма.
Больше Софья Львовна ни о чем дочь не расспрашивала.
Вьюжная февральская ночь навсегда запомнилась Софье Львовне. В квартире было холодно. Укрывшись одеялом и двумя старыми пальто, Софья Львовна пригрелась и задремала. Проснулась она будто от внезапного толчка. Сердце болело, билось с перебоями. Приступ необъяснимой тоски заставил женщину встать.
Она чиркнула спичкой, будильник на стуле показывал половину четвертого. Неужели она не слышала, как пришла Рита? Дрожа от озноба, Софья Львовна открыла дверь в соседнюю комнату. Постель Риты была пуста. Так поздно она еще не задерживалась.
Не в силах больше заснуть, Софья Львовна напряженно прислушивалась. Она ждала, что вот-вот послышатся шаги на лестничной площадке, в замочной скважине звякнет ключ. Но кругом стояла пугающая до звона в ушах тишина.
Так она пролежала до рассвета с открытыми глазами. Рита не вернулась и утром.
Рабочий день в городской управе начинался в девять. Софья Львовна пришла на час раньше, когда в холодных коридорах трехэтажного здания еще никого не было и все двери кабинетов были заперты. По дороге на службу она забежала в больницу: девушка на работу не пришла.
Софья Львовна звонила по всем телефонам знакомым ей служащим управы и полиции. О Рите никто ничего не знал. Она упросила своего начальника -бургомистра Ивана Ферапонтовича Базылева, - чтобы он навел справки, но и в полиции и в гестапо бургомистру отвечали одно и то же - среди арестованных Маргариты Ивашевой не значилось.
Совсем потеряв голову, Софья Львовна побежала к Венцелю.
Он уверил Софью ЛьвЪвну, что видел Риту только накануне, а вечером заезжал за ней в госпиталь, но там ему сообщили, что Ивашева уже ушла. Начальник полиции был, как всегда, очень любезен и обещал выяснить все в ближайшее время.
- Я вам очень сочувствую, и я приму все меры...
Дни шли. О Рите ничего не было слышно.
Софья Львовна не находила себе места. Особенно по вечерам. Большая трехкомнатная квартира пугала ее тишиной. Софья Львовна не теряла надежды. Ей казалось, что вот-вот дочь даст о себе знать.
И вот один служащий полиции, который брал у Софьи Львовны уроки немецкого языка, признался ей, что сам видел Риту в ту ночь, когда девушка не вернулась домой. Она вместе с другими арестованными стояла в кузове грузовика, который ехал за город.
У Софьи Львовны потемнело в глазах.
- Куда повезли? - вскрикнула она.
- На Дронинский карьер. Ищите ее там.
Софья Львовна на миг потеряла всякое ощущение реальности. "Это сон", мелькнуло в сознании.
Но вполне реальный перед ней стоял страшный вестник беды. Как и каждый житель города, она знала: