"Работа разведчика - это езда с крутыми поворотами!" - сказал он себе и шагнул навстречу полицейскому.
- Простите, - спросил Алексей, - не скажете, где здесь кладбище?
Полицейский остановился, с недоумением глядя на Алексея.
- Кладбище? Зачем вам оно?
- Там могила моего родственника Москалева...
Веки полицейского дрогнули. Он заорал:
- Чего стал! Делать, что ли, нечего! А ну-ка за мной! Иди и не останавливайся! Слушай меня внимательно, - говорил он шепотом. - И снова заорал: - Ну, ну, пошевеливайся! - Затем снова перешел на шепот: Свалился как снег на голову. Откуда ты? Что с тобой? Где твои люди? Я был на могиле. Видел цветы. Но они уже завяли.
Как будто камень свалился с души разведчика, но все же он был настороже.
- Почему ты ушел из сторожки? - спросил Алексей.
-Кто-то сыпанул двоих наших. Видел их на площади? След мог привести ко мне.
- А это что за маскарад?
- Сложная история. Об этом потом. Но ты не волнуйся. Документы у тебя есть?
- Есть. Только уж не на Попова...
- А ну иди, не разговаривай! - закричал Шерстнев.- В полиции разберемся, чей ты родственник.
Алексей спросил:
- Кто сыпанул?
- Не знаю. Кто-то из своих.
Они шли какими-то переулками. Проехала крытая машина с нарядом полицейских.
Шерстнев торопливо шептал:
- Сейчас придем в участок. Слушай меня: встретимся завтра. На бульваре Декабристов. Сядешь на крайней скамейке к улице Рылеева...
В участке Алексей предъявил справку, выданную старостой, и документ, разрешающий ему заниматься сапожным мастерством.
Шерстнев на виду у других полицейских всячески изругал Алексея и вытолкал за дверь.
3. ПОЛЯНА В ЛЕСУ
На бульваре Декабристов Шерстнев сказал Алексею адрес явки и пароль.
И вот Алексей шел, чтобы встретиться с секретарем подпольного обкома партии Павлом Васильевичем Карновичем... В низкой бревенчатой избе, скупо освещенной керосиновой лампой, он увидел приземистого человека в валенках и стеганой телогрейке. И эти валенки и телогрейка придавали Карновичу что-то сугубо гражданское и даже домашнее. Секретарь обкома был уже далеко не молод: видимо, ему перевалило за пятый десяток. Тихий голос и неторопливые жесты указывали на спокойный характер и Деловитость человека, привыкшего за многие годы к серьезной, не терпящей суеты работе.
Обменявшись приветствиями, они заговорили о деле. Тут Алексей сразу почувствовал, что Карнович был прекрасно осведомлен и хорошо разбирался в сложившейся обстановке. Казалось, он знал в округе всех и все. Он легко припоминал фамилии местных жителей, названия сел, приметы местности.
Алексей задал ему вопрос о Шерстневе.
- Шерстнев работает в полиции по нашему заданию, - спокойно разъяснил Павел Васильевич.
Корень (партизанская кличка Карновича) подтвердил все, что говорил Алексею Шерстнев. Да, совсем недавно гестапо арестовало двоих подпольщиков, один из которых бывал в кладбищенской сторожке у Тимофея.
Поэтому Шерстневу пришлось тотчас же оставить службу на кладбище. А в сторожку действительно потом пришли днем гестаповцы.
Подпольщики достали Шерстневу документы на имя некоего Аркадия Амосова, рецидивиста, вернувшегося в город перед самым началом войны. Гестаповцы охотно набирали в полицию уголовников, и Шерстнев-Амосов без особого труда поступил туда.
Столяров рассказал о себе Карновичу.
- Ну, видно, крепкий ты парень, если все это выдюжил, - улыбнулся Павел Васильевич, выслушав Алексея. - Мы ведь, признаться, и ждать тебя перестали... И доктор молодец, чистыми документами тебя снабдил.
- И не дождались бы, если б не он. В общем помогла еще одна девчонка. Ей я тоже обязан, что сижу теперь перед вами.
- Так оно и должно быть, - сказал секретарь обкома. - Ведь мы на своей земле, вокруг нас свои люди...
- Но теперь трудно сразу отличить своего от чужого, сначала приходится приглядываться, - заметил Алексей. - Мне вот дали в Москве адресок одного человека, пошел к нему, чуть было в ловушку не угодил.
- Какой адресок?
- Парикмахерская у рынка. Фамилии его не знаю.
Черный такой, худой.
- Крюков, Борис! - почти выкрикнул Корень.
Карнович рассказал, что в первые же дни оккупации начало твориться что-то непонятное. Во-первых, присланные для подпольщиков два вагона с оружием и продовольствием исчезли бесследно. Тогда решили проверить, цел ли склад в лесу Но люди, посланные в лес, были схвачены немцами. Подозрение пало на Крюкова, но пока еще не установлено, его ли это рук дело.
- И ты обращался к нему? - спросил Корень.
- Да. Просил свести с кем-нибудь из подполья...
- Ну?
- Сказал, чтобы я быстрее уходил. За парикмахерской установлено наблюдение. А Крюкова вызывали в гестапо.
- М-м. Странно... - Секретарь обкома задумался. - Странно, очень странно, почему он тебя спас.
Виселицу видел? Те двое скорее всего на совести этого предателя. Должно быть, он назвал их имена, когда был в гестапо. Но почему же он не выдал тебя? Почему?
- Не знаю. Может быть, совесть проснулась?
- Совесть? - с раздражением переспросил Корень. - Где она у него была, когда он выдал тех двоих товарищей... Но почему он все-таки не выдал тебя?
- И все-таки в нем заговорила совесть, - настаивал Алексей. - Когда я произнес пароль, он страшно перепугался и потребовал, чтобы я скорее уходил.
- Да, задал ты мне задачу. А мы уж думали убрать этого мерзавца.
- Нет, - решительно запротестовал Столяров. - С этим успеется. Парень еще может нам пригодиться.
Он-то кого-нибудь еще знает?.
- Нет. К счастью, никого. А в Москву мы уже сообщали, что эта явка подозрительна. Ну что ж, может быть, ты и прав. Подождем.
Корень и Алексей помолчали. Наконец Павел Васильевич спросил, видимо, чтобы сменить тему:
- Как твоя нога?
- Получше, - медленно ответил Столяров. - В первый раз я забыл о своей ноге. Хромота-то, видно, останется на всю жизнь.
Алексей прошелся по комнате.
- Крюков, Крюков, - повторял он, размышляя на ходу. - А в ком вы еще не уверены?
Корень ответил не сразу.
- Есть еще один: некто Ландович. Личность темная.
- Чем он занимается?
- Толкается на базаре, меняет соль на керосин.
Но дело не в этом - сейчас всем приходится маскироваться. Однажды Ландович где-то выведал, что по глухой дороге пойдет колонна машин. Ну, мы организовали засаду. Действительно, колонна появилась в назначенный день и час. Но за два километра до засады внезапно повернула обратно. И есть подозрение, что именно Ландович и предупредил фашистов. Словом, загадочная история. Но он настойчиво напрашивается на задания. Даже предлагает достать оружие.
- Ну что ж, - задумчиво проговорил Алексей. - Тогда познакомьте меня с этим Ландовичем. И кстати, дайте мне надежного помощника. У меня появился план...
- Что ж, есть у меня такой человек. Сам просится на дело. Зовут его Валентин Готвальд.
- Немец? - удивился Алексей.
- Да. "Фольксдойч". Родился в России, но его отец и мать выходцы из Германии. До войны был шофером в облисполкоме, а теперь возит кого-то из комендатуры.
Вы знаете, как немцы носятся со своей арийской кровью.
В комендатуре он вне подозрений. И шофер первоклассный.
- А как себя ведет?
- Проверен в деле.
- Сколько ему лет?
- Молодой, лет двадцати пяти. Говорит по-немецки как по-русски.
- Ну что ж, кандидатура интересная.
-С чего ты собираешься начать? - спросил секретарь.
Алексей улыбнулся.
- Будь другое время, с чего бы мы с тобой начали? Собрали бы совещание, пришел бы я к вам с планом.
- Нет, - засмеялся Карнович. - Придется покороче. Какие у тебя соображения?
- Вот какие. Ты говоришь - этот Ландович напрашивается на задание?
Корень кивнул головой.
- Прекрасно. Нужно дать ему задание...
- Пока не понял, - сознался Карнович.
- А вот послушай. Коли дашь "добро", начнем действовать.
У Ландовича узкое, худое лицо, туго обтянутое желтоватой кожей, прямые редкие волосы, зачесанные назад. Большие глаза цвета крепко заваренного чая хоть и полуоткрыты, но настороженно прощупывают собеседника. Нога закинута за ногу, локоть уперт в колено, между длинных пальцев с обкуренными ногтями тлеет сигарета. На Ландовиче клетчатый пиджак, а зеленый шарф обвивает жилистую шею с острым кадыком. И в его позе и в одежде, как и в манере говорить туманно и интригующе, есть что-то картинно-театральное.