Венцель, командовавший церемонией казни, прочел приговор: смертная казнь через повешение.
Обухович затравленно озирался и все шарил глазами по рядам полицейских. Но они смотрели себе под ноги.
Когда осужденному накинули на шею петлю, во двор тюрьмы ворвался запыхавшийся фельдфебель и протянул Венцелю какую-то бумажку. Это был приказ коменданта об отмене смертной казни осужденному.
На следующий день Обухович, еще не совсем пришедший в себя после всего пережитого, сидел в кабинете Штропа:
- Послушайте, - начал Штроп, - как вас... Обухович, вы тяжко, непоправимо виноваты перед германским командованием, которое доверило вам охрану важнейшего объекта. И как вы оправдали доверие?
Прямо у вас под носом диверсанты взорвали этот объект. А может быть, вы служите русским, предаете рейх.
Я сильно подозреваю именно это. Что? Молчите? Вы должны понять, что работаете для Германии, а не для комиссаров. Мы не потерпим расхлябанности и предательства. Мы научим вас уважать порядок и аккуратность! Нам все известно! Все наши связи с партизанами!
Обухович сидел, опустив голову.
- Вы заслуживаете самой суровой кары, - возвысил голос Штроп. - Но мы решили дать вам возможность искупить свою вину.
Штроп взглянул на Обуховича, но тот даже не пошевельнулся.
- Слышите?
- А? Что? - встрепенулся Обухович.
- Вы должны доказать, что не пожалеете жизни для победы германского оружия.
На сей раз Обухович понял. На лице его появилась жалкая улыбка, и у Штропа мелькнуло опасение, уж не рехнулся ли полицейский от страха. Но вдруг Обухович грохнулся на пол и пополз на коленях к Штропу.
- Господин офицер... Я... я... клянусь богом, я верой и правдой... разрешите.
И Обухович потянулся губами к руке Штропа.
Но тот брезгливо сморщился.
- Э... встаньте, встаньте, я вам говорю. Хорошо, я вижу, вы все поняли. Вы раскаялись. Теперь вы должны доказать свою верность фюреру.
Штроп вытер носовым платком тыльную сторону ладони, к которой все-таки прикоснулся губами полицай, и сел в кресло. Затем он дал совершенно растерявшемуся Обуховичу задание проникнуть в среду подпольщиков, войти в доверие, узнать фамилии, адреса, места явок, средства связи с партизанами. После выполнения этой задачи Штроп гарантировал Обуховичу не только полнейшую реабилитацию, но и крупную денежную награду.
Полицейский поклялся, что он не пощадит живота своего, чтобы вернуть утраченное доверие начальства.
Отпуская Обуховича, Штроп спросил его:
- Вы, кажется, только что женились? Да ведь и мать у вас не так далеко от города: что для гестапо какие-то двести километров?
- Совершенно верно, - потерявшись, пробормотал Обухович.
- Вы ведь не хотите, чтобы с молодой женой и престарелой матерью случилось несчастье?
Впервые за весь разговор Обухович посмотрел прямо в лицо своему начальству.
- Я все понимаю, - тихо сказал он.
- Великолепно! - удовлетворенно воскликнул Штроп и, коротко хохотнув, похлопал полицейского по плечу. - Вы сообразительный парень.
Через два дня избитого Обуховича втолкнули в тюремную камеру, где томилось несколько человек, захваченных во время облавы после взрыва склада.
Ранним утром четырех арестованных, в том числе и Обуховича, в крытом грузовике повезли по Витебскому шоссе к Доронинскому карьеру. Когда их привели на поляну, из леса выскочило человек тридцать полицейских, переодетых партизанами и вооруженных автоматами с холостыми патронами. Между охраной и партизанами завязался "бой". Арестованные бросились на землю и, воспользовавшись суматохой и шумом, видя, что про них забыли, кинулись в лес.
Вскоре стрельба прекратилась. Беглецов никто не преследовал.
В тот же день Штропу донесли, что спектакль удался.
Однако Штроп приказал взять на всякий случай беременную жену Обуховича под стражу. Он не любил рисковать.
5. ОПЕРАЦИЯ "ФРЕДЕРИКУС"
Теперь для Алексея началась новая жизнь, та, ради которой примчался он сюда из Москвы на запыленной старенькой полуторке. Наконец-то он принял участие в войне, где дело решает не количество дивизий, танков или стволов орудий, а ум, осторожность, отвага. Тогда, в июле, он начал свою работу неудачно. В спешке, в обстановке напряжения и нервозности не все было учтено и предусмотрено...
Он потерял бойцов своей группы "Ураган". Но теперь на их место становились другие. Эти новые бойцы не учились сложному искусству разведчика, ими двигала только ненависть к врагу. Алексею предстояло ознакомить их хотя бы с элементарными правилами этой незримой войны, направлять каждый их шаг, чтобы уберечь от провала.
И Столяров размышлял. Днем, набивая каблуки на чужие стоптанные ботинки или добираясь на попутной подводе в город, ночью, ворочаясь на жесткой кровати.
Мозг его разрабатывал искусные комбинации и варианты для предстоящих операций.
И вот приближалось выполнение сложного и ответственного задания.
Как-то при очередной встрече Софья Львовна упомянула о коменданте города майоре Патценгауэре. По описаниям Ивашевой, это был человек лет пятидесяти, веселый и общительный. Он брал у Софьи Львовны уроки русского языка, а после занятий подолгу и охотно болтал с ней на разные темы и, как утверждала Ивашева, относился к ней со снисходительной доброжелательностью.
- Как-то я рассказала ему, что- два года жила з Мюнхене. А он сам как раз из Мюнхена. Полковник пришёл в восторг. Целый вечер мы проболтали с ним о Мюнхене, перебирали в памяти улицы, кафе, памятники...
- А каковы склонности у этого вашего Патценгауэра? - поинтересовался Алексей.
Софья Львовна пожала плечами.
- По утрам любит кофе со сливками, два раза в неделю пишет жене. Как-то показывал мне ее фотографию. Стареющая блондинка с собачкой. Бездетный.
У себя дома выращивает тюльпаны...
- Побольше говорите с ним о тюльпанах. И попросите, чтобы он перевел вас из городской управы непосредственно к себе. Предлог найдем. Ну, скажем, вы хотите служить рейху... Или мечтаете о переходе в германское подданство, о переезде в Мюнхен навсегда.
Вскоре после этого разговора сосед Алексея Степан Грызлов сообщил ему, что на станцию пришли вагоны с тюками прессованного сена.
- Понимаешь, - шептал Степан. - Смекнул я сразу, что-то тут не то. Зачем им это сено охранять?
А вокруг платформы часовых - пропасть. Интересное дело, думаю. Как это, значит, часовой отворотился, сунул я руку в тюк. Чувствую, какие-то твердые зубья.
Мать моя! Гусеницы танка! Вот тебе и сено!
"Возможно, гитлеровцы перебрасывают через город воинскую часть", сначала решил Алексей. Но ему пришлось отказаться от этого предположения. На следующее утро Степан сообщил, что платформы, на которых лежали "тюки с сеном", опустели; очевидно, эти тюки выгрузили и увезли куда-то на автомобилях.
Незадолго до сообщения Степана Корень через Шерстнева передал Алексею, что местные власти получили из Берлина предписание "навести порядок" в лесах за Днепром, а в этом районе настоящими хозяевами были партизаны, гитлеровцы туда и сунуться боялись. Кое-где работали здесь даже местные Советы и колхозы. Судя по тому, что теперь фашистам понадобились танки, затевалась большая карательная экспедиция в партизанский край.
Предположение Алексея подтвердил и Шерстнев.
Он сообщал, что в городе среди оккупантов необычное оживление, появилось много незнакомых офицеров.
Сроки и маршруты карательных экспедиций гитлеровцы скрывали с особой тщательностью. Среди полицейских ходил слух, что даже командиры частей участники таких операций, узнают о том, куда части отправляются, за несколько часов до начала наступления. Предотвратить беду можно было, только узнав, на какой день назначается выход карательной экспедиции.