...Связного из города ожидали с нетерпением. Он появился в лагере морозной зимней ночью и откуда-то изпод подкладки пальто достал аккуратно завернутую в бумагу фотографию, наспех сделанную копию.
Алексей, Геннадий и Валентин склонились над снимком. С него смотрел на них человек лет тридцати, светлоглазый, русоволосый, с довольно красивым, правильным лицом. На обороте был отмечен рост, указан возраст...
После разговора в землянке со Столяровым хирург замкнулся, стал избегать товарищей. Геннадий Колос как-то вечером заглянул к Лещевскому потолковать о медицине, но тот встретил его сдержанно, даже сухо и на все вопросы отвечал односложно, так что через четверть часа Колос выскочил от врача в полнейшем недоумении.
- Что с нашим лекарем творится, не пойму, - сказал Геннадий Алексею.
- О чем ты?
- Да какой-то он чудаковатый стал. Хмурится, глаза в сторону отводит. Устал, что ли...
Алексей задумался.
- А ведь, кажется, я промашку дал, - проговорил он наконец. - Мы с тобой кое-что не учли, Геннадий.
- Что именно?
- Того, что Лещевский - человек тонкий, чрезвычайно восприимчивый и легкоранимый.
- Он обиделся на что-нибудь?
- Думаю, так. И, пожалуй, он по-своему прав.
- В чем же прав-то?
- Как ты думаешь?
- Ну, сдали нервы, переутомление...
- Может быть, но не только.
- Что ж тогда?
- А ты вспомни. Мы у него насчет Солдатенкова все узнали? Узнали. Зачем? Ясно, что нс для врачебной консультации. К тому же просили Адама Григорьевича послать этому врачу с нашим человеком письмецо. Нетрудно догадаться, что мы что-то затеваем... А ему - ни слова...
- Он решил, что мы ему не доверяем?
- Вот именно. Ты его пойми: ведь он работал у немцев, а в отряде недавно. Готовится какая-то операция, ее держат от него в тайне.
- А ведь, черт побери, ты, наверное, прав, - засмеялся Геннадий. Давай проверим.
Они пошли в землянку к Лещевскому. Тот хмуро сидел на койке, холодно ответил на приветствие.
Алексей поинтересовался, как врач себя чувстствует.
Адам Григорьевич пожал плечами.
- Что мне делается, старику? - Исподлобья оглядывая своих собеседников, догадывался, что зашли они не за тем только, чтобы осведомиться о здоровье.
- Вот что, Адам Григорьевич, - сказал Алексей после неловкой паузы, мы решили поговорить с вами откровенно. Не возражаете?
- Только этого и жду, - буркнул тот.
- Прекрасно. Вы вроде бы чем-то недовольны, ходите расстроенный... Я не ошибся?
Лещевский пристально посмотрел на Столярова.
- Вы догадливы...
- Тогда выкладывайте, в чем дело.
Адам Григорьевич на мгновение замялся, а потом заговорил тихо, низко опустив голову:
- Не знаю, как вам сказать. Ну да ладно...
Хирург помолчал, поглядел куда-то вбок, потом заговорил снова:
- Все это время я взвешивал наши отношения... ну, дружбу, что ли... С того дня, как мы встретились с вами в госпитале... Перебирал день за днем. Думаю, может, я поступил как-то не так, где-то в чем-то промахнулся...
И ничего не нашел такого, что дало бы повод меня... ну, скажем, подозревать, отстранять...
Алексей ответил:
- И правильно! Вы и не могли найти такого повода!
Лещевский поднял голову.
- Тогда я не понимаю... К чему эти тайны?
- Какие тайны?
- Вы же знаете, о чем я говорю. Зачем вам врач, этот Солдатенков? Я что - уже ни на что не гожусь?
Лечить разучился?
Такой поворот дела не приходил в голову Алексею.
Разведчик подошел к Лещевскому и положил ему руку на плечо, но тот не обратил внимания на этот дружеский жест, продолжал с плохо скрываемым раздражением:
- Разве я не вижу по вашим лицам, что вы интересовались этим врачом неспроста? Зачем? Не хотите говорить? Не доверяете?
- Подождите, Адам Григорьевич! - остановил его Алексей. - Подождите, повторил он уже тверже, видя, что Лещевский собирается его перебить, - у нас, чекистов, - а чекистом мы считаем и вас - существует неписаный закон: если готовится операция, о ней должны знать только ее участники. Мы доверяем вам как самим себе. Но все же нарушать закон мы не имеем права. Он установлен не нами, он существует давно, его подсказал опыт...
Лещевский, смотревший себе под ноги, повеселел и поднял голову.
- Гм... Это называется урок, - забормотал он. - Вы, Алексей, хоть и оказали мне честь, назвав чекистом, но тут хватили лишку. Теперь я вижу, что ваше дело действительно посложней моего... Но вы, по-моему, догадались о моем настроении, прежде чем я раскрыл рот, а? Ведь затем и пришли, сознавайтесь.
Алексей ответил, пряча улыбку:
- Это не я... Это все Геннадии. Он у нас специалист по психологии.
7. ЧЕЛОВЕК В БИНТАХ
Солдатенков охотно согласился помочь партизанам и даже провел Шерстнева в палату, где лежал курсант.
Но рассмотреть лицо обожженного Тимофею не удалось: оно было сплошь в бинтах, странно неподвижно, и только три темных отверстия над ртом и глазами и непрерывные стоны свидетельствовали, что этот человек еще жив.
- Без сознания, - сказал Солдатенков. - Много бредит.
- Прислушайтесь, - Шерстнев блеснул глазами. - Может, что скажет о себе. Нам это очень поможет...
Алексей, Валентин и Геннадий долго рассматривали снимок. Все трое молчали, им предстояло принять трудное решение, от которого зависело выполнение приказа.
Кто же из подпольщиков хоть немного похож на изображенного на фотографии человека? Кому предстоит сыграть трудную роль, требующую не только внешнего сходства с курсантом, но и актерского таланта?
Солдатенкову удалось узнать из бессвязных обрывков бреда: курсант прибыл в школу совсем недавно, и Алексей возлагал большие надежды на то, что к этому человеку администрация школы еще как следует не успела присмотреться. К тому же будущий актер должен был играть с забинтованным лицом. Но, кроме внешности, еще существовали десятки других моментов, из которых слагается представление о человеке. Любая ошибка двойника могла выдать подделку. На какое-то время и самому Алексею весь его замысел показался утопией. Но выхода не было: надо было действовать.
И Алексей до боли в висках продолжал обдумывать подробности своего плана.
Шерстнев. не любивший тратить лишних слов, так и не рассказал, откуда он добыл столь необходимый всем снимок. Это был его секрет. Если говорить точнее, секрет Софьи Львовны, которая в последнее время входила во все большее и большее доверие к своему начальнику.
Если кому-нибудь и пришлось стать лицедейкой, так именно ей.
Готвальд зашел в землянку Столярова, выбрав время, когда тот был один. Присел на краешек табуретки, молча разглядывая свою шапку.
"Что с ним? - думал Столяров. - Что с ним?"
А Готвальд молчал, мял в руках шапку, безмолвствовал. Это становилось странным.
Алексей спросил:
- Ты что? Болен?
Валентин встрепенулся, посмотрел на Столярова и машинально водрузил шапку на голову.
- Я? Нет, ничего...
- Да ведь у вас у всех в последнее время настроение меняется, как у капризных дамочек, вижу. Говори, что случилось?
Валентин скосил глаза в сторону, потом медленно заговорил:
- А ведь у него волосы светлые...
- Ты что, с ума спятил! О ком ты?
- И глаза серые, - не слушая Алексея, продолжал Валентин.
- А-а! Вот ты о ком. А что дальше скажешь? Действительно, волосы русые, а глаза серые. Тонко подметил.
Алексей уже догадался, что будет дальше. Догадывался еще прежде, чем Валентин, заговорил снова:
- И нос вроде бы похож на мой...
- Вроде бы похож...
Взгляды их столкнулись. Алексей быстро отвел глаза. Ждал.
- А? - В голосе Готвальда звучали надежда и тревога. - Как вы думаете, Алексей Петрович? И ростом со мной он одинаков...