«Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!..» Я не сразу сообразил, что это ко мне. Тем более я ведь только младший лейтенант. Обернувшись на зов, увидел Васина. Он улыбнулся и призывно помахал рукой. До него десятка полтора шагов, и я быстро одолел их. Лёжа, крепко пожали друг другу руки. На войне бывает достаточно свидеться раз, чтобы при следующей встрече разговаривать, как со старым другом. Васин рассказал, что добился перевода в строй и сегодня за нехваткой офицеров поведет в атаку взвод. «Правда, народу маловато, „братков“ (матросов) всего пятеро. Вот со мной рядом лежит Витя Галочкин — из них. Хороший, видать, паренек…»
Наш разговор прервался внезапно. По окопам гитлеровцев разом ударили артиллерия, танки и минометы бригады. Донеслась команда лейтенанта Чараева: «Приготовиться к ат-та-ке!», тут же повторенная всеми взводными и отделенными командирами. Васин осмотрел цепь взвода, проверил гранаты, примкнул штык. «До свидания, товарищ лейтенант! Свидимся в Каменке али ещё где. А сейчас пойдем рвать фашистов на штыках! До свидания, друг!»
Батальон, поддержанный несколькими танками, дружно поднялся и беглым шагом пошел в атаку, стреляя на ходу. До окопов противника оставалось метров шестьдесят, когда гвардии лейтенант Чараев скомандовал: «Гранаты!» — и после того как их град обрушился на траншею гитлеровцев, с криком «ура» ринулся вперед, увлекая роту. Из окопов противника с криком «хох, хох» выскочили человек тридцать во главе с офицером. Однако многие тут же попрыгали назад, другие нерешительно двинулись нам навстречу. Гитлеровский офицер, видимо угадавший в Чараеве советского командира, метнул в него ручную гранату. Казалось, гибель командира роты неизбежна, но случилось невероятное. Внезапно появившийся рядом с лейтенантом сержант Галочкин в стремительном броске перехватил гранату фашиста своей грудью. Его напрягшаяся в беге фигура исчезла в блескучем разрыве, и лейтенант Чараев, невредимый, с перекошенным яростью лицом, продолжал командовать ротой. В мгновение ока перед гитлеровским офицером выросла фигура Васина. Фашист рванул пистолет из расстегнутой кобуры, но штык русской винтовки уже наискось вошел ему в грудь, показав острие из спины. Васин отпрянул, выдернул штык и сильным ударом приклада сбросил гитлеровца в окоп.
Штыковой бой длился не более минуты. На плечах бежавших врагов рота ворвалась в Онишевку и через полчаса полностью очистила её от гитлеровцев. После того как совершил подвиг сержант Галочкин, казалось, не было на свете силы, способной остановить гвардейцев. Когда утих бой, лейтенант Чараев приказал разыскать тело Галочкина и принести его в село. На виду у всей роты Чараев подошел к сержанту, опустился на колено и поцеловал его лицо. «Пока жив хоть один человек в роду Чараевых, ты будешь жить, — сказал он. — Пока существует наша рота, ты останешься в её строю».
И в этот день я не мог роптать на судьбу за то, что она сулила мне «спокойную» штабную работу. То и дело носился под пулями от мотострелков к танкистам, от танкистов к артиллеристам, передавая различные распоряжения, просьбы, сведения и помогая таким образом организовать взаимодействие.
Используя успех батальона Ильиных, к полудню главные силы бригады под прикрытием артиллерии ворвались в Каменку. Шаг за шагом, дом за домом очищали её от гитлеровцев, и к вечеру южная половина Каменки была захвачена. В темноте мотострелкам удалось в нескольких местах форсировать реку Тясмин, делившую Каменку на две части, и это решило исход боя. На другой день в Каменке не осталось ни одного фашиста. Когда танкисты и мотострелки выходили к станции, там творилось невероятное. На путях стояли бронепоезд и восемь неразгруженных эшелонов. Два из них при появлении танков пытались уйти в сторону Смелы. Пришлось открыть огонь, и тогда… лопнуло небо, раскололась земля, на километры разбросало обломки досок, вагонные колеса, рваные куски железа. У меня до сих пор болезненно звенит в ушах, когда вспоминаю эти взрывы. Эшелоны-то оказались с боеприпасами. Танкисты разбили паровоз бронепоезда, и прислуга его разбежалась. В Каменке мы разгромили и частично пленили штаб тыла 11-го армейского корпуса. Только на станции сдалось в плен свыше двухсот гитлеровцев.
«Теперь — на КП, — сказал полковник Михайленко. — Пора и честь знать».
Вскоре мы оказались на опушке Каменского леса. Майор Кривопиша, похоже, обрадовался моему появлению. «Как раз вовремя. Погулял — и будет. Расскажешь всё потом. Службу справлять надо». Через минуту он вручил мне донесение для доставки в штаб корпуса, расположенный в лесу Нерубайка. «Обедать — в движении. К утру вернуться. Шофер — Бигельдинов. Всё». Но оказалось, ещё не всё. В тоне майора я сразу уловил недоговоренность и беспокойство. Достигли такого успеха, а он мрачен. Меня охватывало тревожное предчувствие. Здесь, в штабе, знали что-то такое, о чем не было известно в Каменке, где победа выглядела полной и прочной. Уже перед самым отъездом Кривопиша поманил меня к себе и прошептал на ухо: «Скажи генералу Шабарову, что со стороны Смелы к Каменке никто не подошел. На вызовы по радио не отвечают. Партизаны говорят, что Смела в руках гитлеровцев. Кроме генерала Шабарова, об этом никому…»