«Этот Чибисов демон какой-то!» — Виталий Денисыч побагровел от стыда. — С этим я разберусь. Обязательно… Если можно, то… — Он полез в карман.
Вера испуганно ойкнула, смутилась до слез:
— Да вы что? Да я сразу не поверила… И ваших мне не надо вовсе…
— Ну хорошо, только не подумайте, что весь народ у нас такой!.. Помогите-ка мне, пока суд да дело, пирогов набрать. Самому-то не во что. — Он пояснил, почему оказался в Лисунятах.
— Сейчас сообразим, — охотно откликнулась Вера и исчезла из своей рамы…
Виталий Денисыч снова поглядел на часы, присел на свободный стул, ожидая Веру, но вместо нее появилась пожилая сухопарая женщина и строго спросила:
— Ваша фамилия? И сколько вас человек? Так вот, уважаемый товарищ Корсаков, в нашей столовой в наличии два термоса ведерной емкости, алюминиевые миски. Завтра мы все вам приготовим. Условия: вы оставите в залог какой-нибудь документ.
Это была невероятная удача. Виталий Денисыч не мог подыскать подходящих слов и только повторял:
— Вот спасибо-то, вот спасибо!..
Это слово, видно, здесь еще не обесценилось…
Через несколько минут он выходил из столовой, держа под мышкою большущий сверток из твердой, точно кожа, бумаги, в который упаковали полсотни мясных пирогов. Карманы были набиты сигаретами и папиросами. Чибисов открыл кабину, Виталий Денисыч пристроил пакет себе на колени, протянул Мишке пачку «Беломора».
— Куда? — опять спросил Мишка, жадно затянувшись.
— К магазину. Но сперва ты вернешь девушке, которая на раздаче, пятерку, расскажешь, кому она была нужна, и извинишься, — с расстановкою проговорил Виталий Денисыч.
Чибисов скорготнул зубами, выскочил из кабины, точно ошпаренный.
Мороз завинчивался туго. Колхозники то и дело подбегали к огню, скинув рукавицы, протягивали руки, поворачивались боком, спиною, поругивались от удовольствия. Костер пылал ровно, распространяя вокруг себя блаженное тепло. Это по подсказке Лучникова выкопали до земли котловину, настелили соломки. Известие о том, что с завтрашнего дня будут горячие обеды, восприняли с оживлением.
— Курорт первый сорт, — гомонил Печенкин, в выпуклых глазах его играли огонечки. — Как сказал бы наш мастер: не пожрешь — не проживешь.
Он насадил несколько пирогов и кружочков колбасы на протертый железный прут, который нашел в фургоне «Техмопощи», убеждал, что такого шашлыка никто на свете не пробовал.
«Почему же он все-таки с завода в колхоз перебежал? — в который раз удивлялся про себя Корсаков, перекидывая на ладонях горячий пирожок. — Ведь чаще всего бывает наоборот». У родной тетки Печенкина на треугольном постном лице застыло изумление, которое появилось в день приезда племянничка, да так и не исчезало. Однако Виталий Денисыч считал, что самого Печенкина расспрашивать не стоит: мало ли как в жизни бывает.
— Молодца, Виталий Денисыч, молодца, — похваливал Корсакова Лучников, когда все плотно перекусили.
— Я обязан это делать, — сказал Виталий Денисыч, хотя похвала была ему приятна, и направился к прессовалке.
Прессовалка была старенькой, поршень в прессовальной камере, кривошип-шатун и другие нехитрые механизмы ее постанывали, покряхтывали на съеденных болтах, ремень от тракторного привода все время с шипением срывался, да выбирать не приходилось. Самого Лепескина на месте не оказалось — и Корсаков был рад этому — машину дал какой-то угрюмый мешковатый человек, не сказавший ни слова. Опять встретиться с Лепескиным было мерзко, даже то, что бульдозер от Лепескина и прессовалку где-то раздобыл Лепескин, — тоже было противно. Лепескину он дал взятку и от Лепескина же зависел, да и самому себе казался отвратительным.
И все же работа захватывала. Подволоченные с одного из дальних стогов охапки соломы подавали в камеру прессовалки набивателем, (принимали готовые тючки, складывали под крышу друг на дружку. Виталий Денисыч, еще перед тем как поехать на селекционную станцию за прессовалкой, разумно приказал начинать с дальнего стога: если снова снегопад, все равно ближние-то окажутся доступными.
Он расстегнул полушубок, сбил шапку на затылок, подхватывал, подхватывал тючки, и, пожалуй, у него было такое же настроение, что и тогда, когда выхватил клок соломы из заснеженного стога.
Арканя старался с восторгом, каждую оброненную соломинку подбирал, то и дело поглядывал на Корсакова, ища одобрения. Леша Манеев, стирая с усов иней, шмыгая носом, кидал солому, покрикивал что-то напарникам…