Придется рисковать.
— Неправда, что вы наказываете детей за грехи матери?
Изумление. Лицо холодное, но вот внутри четко видны его контуры. Димитрий смешал известный всем факт с тем, что никому не известно. То, что отец ограничивает дочерей во всем, город знает. Значит, тайна — измена их матери?
Надо бы развить успех, пока нис дезориентирован.
— Ваше отношение так красноречиво, что впору задуматься, а ваши ли это дети.
— Да как вы смеете! Это моя дочь!
Моя. Одна. Какая?
— В таком случае почему вы не хотите отпустить старшую от себя? Выдать замуж?
Непоколебимость.
— Она останется здесь! Ей нужно хорошее воспитание! Слабая женщина без твердой мужской руки не обойдется!
Вот та самая уверенность. Фанатичная какая-то. Димитрию от такой всегда становилось тошно.
— Верное средство — розги!
Нис Бель опомнился.
— Не ваше дело, как я воспитываю дочерей! В этом нет ничего противозаконного!
— К сожалению, вы почти правы. Почти. Если это не доведение до самоубийства. И не убийство. Иначе вами заинтересуется наш отдел. Вы ведь знаете, если отец забьет ребенка до полусмерти или доведет до петли, детей могут забрать. А младшей вы уже нашли достойную партию?
— Это вас не касается! — заявил нис, но всё-таки добавил: — На следующий год мы поедем в столицу.
— Похвально. А старшую закуете в кандалы и посадите в сундук, чтоб без присмотра не осталась?
О, а вот и ярость. И презрение. Всё-таки не так уж вы холодны, нис Бель!
— Не смейте порочить наше доброе имя! Ваши инсинуации оскорбительны!
— Ну, дуэли уже запрещены. Можете обвинить меня в клевете или ещё чем-нибудь. Будет презанятный процесс.
— Мне нет до вас никакого дела, — с чувством собственного достоинства сказал нис. — Если вы закончили вызнавать сплетни, прошу покинуть мой кабинет.
— Нет. Я пришел совсем за другим. Мне нужно имя юноши, который сватался к вашей старшей дочери.
Опять презрение. И злость. Юноша посмел дать девчонке надежду. Наверно, она даже влюбилась в ответ. Как деспоту-отцу на такое не злиться?
Может ли именно он быть маньяком? Ратует за чистоту, невинность, строгие нормы морали, не выпускает из дома дочерей. Жертвы в основном — незамужние девушки. Если исключить ритуал призыва и убитого зверем мужчину — получится картина?
Что-то не так. Все время два случая выбиваются из общего ряда.
— Мне глубоко безразлична судьба этого человека, но хотелось бы знать, зачем вам это.
— Он — один из предполагаемых подозреваемых.
Удовлетворение. Оно заполнило мужчину до краев. Чувство торжества справедливости. Мелкий выскочка, пытавшийся совратить его подопечную, будет наказан. Ненастоящую дочь он накажет сам.
Димитрий порадовался, что сидел на стуле, а не стоял. От такого резкого изменения эмоций мог бы и покачнуться.
Дёрнуть? За грязную смесь сросшихся нитей? Если бы сид разъярился и забил бы дочь до сильных повреждений — можно было бы передать ее под опеку другого человека. Но вряд ли это та цена свободы, которую девочка готова платить. Да и свободы ли? Кому передадут ее — большой вопрос. Не станет ли хуже?
— Конечно. Мне не сложно назвать имя. Более того, я с чистым сердцем могу свидетельствовать, что этот человек неоднократно пытался вызвать меня на дуэль вопреки Живому закону. Клеветал на мою семью, обратившись напрямую к судьям с абсурдным требованием забрать у меня детей. Пытался обесчестить мою дочь, склоняя ее ко греховным поступкам пустословными вульгарными стишками. Это сын нисы Аль. Славен нис Аль.
В какой-то мере ожидаемо. Убитая Арджа — подруга его сестры. Он нигде не появлялся последнее время. Его не захотел выдавать Нежелан, а что может растопить сердце уличного ребенка, как не настоящая любовь? В которую дети стаи так отчаянно не верят лишь потому, что бояться, что им ее никогда не достанется. Как не досталось любви материнской. Красивая история разлученных влюбленных, козни отца-деспота — история для хорошей статьи, а то и для романа. Но пока у этой сказки нет конца, ни счастливого, ни печального.
— Благодарю. — Димитрий встал. — Разрешите откланяться.
— Удачного завершения дела, — почти улыбнулся мужчина-холод, забывший начало разговора и весьма удовлетворённый его окончанием. Кривз покинул кабинет.
Письмо к хранителю музея. Если вспомнить количество клякс, закрывающих буквы — получится шесть. Нис Аль.
Димитрий шел неторопливо. В какой-то момент ему почудилось чужое присутствие около кабинета, но он никого не встретил и с жалобами к нему никто не бросился. Только в холле он заметил, как мелькнул за окном силуэт мужчины с медицинским саквояжем.
Вылететь за порог — пара секунд. Метнуться в нужную сторону — ещё три. Сид, торопливо поворачивающий за угол дома, вскрикнул, когда его схватили за локоть.
— Добрый день! Вы заходите или уходите?
— Ух-хожу.
— Тогда я вас провожу.
— Мн-не в другую ст-торону.
— А мне в ту же, что и вам. Что же вы так заикаетесь, любезный? Кто-то рассказал по секрету о широте моих полномочий? Но я даже не достал нож или иголки.
Доктор побледнел. Димитрий вывел его на улицу, потом они немного прогулялись практически под руку, завернули на соседнюю улочку, потом зашлив темный переулок с тупиком.
— Я…
Кривз не дал мужчине договорить. Схватил за горло, прижал к ближайшей стене.
— Зачем вы ходите к нису Бель?
— Его д-дочери б-больны…
Димитрий почувствовал ярость. Свою собственную. Она растекалась по жилам огненной лавой.
— Я знаю, что это за болезнь. И вы расскажете мне о ней подробнее. До последнего синяка.
Сид Угль взглянул в глаза Димитрия — и затрясся. Но он рассказал про сестер нис Бель все, что знал, хоть и стал заикаться ещё больше. Про вену Кос, увы, доктор ничего сказать не мог — ей правда вызывали врача из столицы. Но он предполагал, что вена, в отличии от девушек Бель, действительно больна.
Димитрий отпустил трясущегося сида, тот попятился, шепча:
— Я буду молчать. Обо всем. Буду молчать. Буду… — и повторял это, словно заклинание, пока не скрылся, пятясь, с глаз.
Димитрий всмотрелся в яркое небо. Ни-че-го. "Учить" детей розгами — это, конечно, не то, что одобряется обществом, но, как верно заметил судья, подобное считается делом "семейным". Тем более, нис наказывает старшую дочь не сам, а поручает служанке. Влюбиться в девушку, которую считаешь чистой и непорочной, жениться на ней — и узнать, что та, которую ты почитал небожительницей, беременна — это серьезное испытание для влюбленного сердца. Нис Бель это испытание не прошел. Счёл жену развратной, ужасной женщиной, но секрет ее скрыл и доктора запугал, чтобы тот никому ничего не говорил. Так родился миф о недоношенности и болезненности старшей нисы. Через какое-то время родилась вторая, "настоящая" дочь. Жена же, не выдержав холодности и пренебрежения со стороны мужа, умерла, оставив двух детей на его попечение. Доктор считал, возможно, она сама отравилась, а может, просто зачахла, запертая в четырех стенах дома. Никто этот вопрос особо не исследовал: ниса считалась болезненной, обессилевшей после первых родов, никуда не выходила, к ней постоянно вызывали доктора, так что ее смерть всеми воспринималась, как нечто естественное, логичное. Доктор честно отмечал, что женщина действительно выглядела с каждым посещением все хуже.
Девочки, оставшись без матери, воспитывались в строгости. Старшая, конечно, в бо́льшей степени, чем младшая. В какой-то момент, будучи ребенком лет десяти, она столкнулась с сыном то ли кухарки, то ли горничной, то ли занесшего товар молочника. Нису доложили про нарушение правила "не общаться с мужчинами" и тот решил, что слов для обучения такой невоспитанной девочки мало. Так доктора в первый раз вызвали осмотреть потерявшую сознание маленькую нису. Сид Угль посчитал, что та упала в обморок скорее от потрясения или страха, чем от розог, о чем и сообщил казалось обеспокоенному отцу. Тот принял информацию к сведению. И, решив, что обморок — притворство, окончательно уверился, что телесные наказания необходимы для воспитания плода разврата.