— Вы позволите ему контактировать с ребенком, если таковой родится?
— Если он захочет.
Анжела смотрит прямо мне в глаза.
— Ванесса, есть ли причины, — спрашивает она, — по которым вас нельзя было бы считать достойным опекуном ребенку?
— Абсолютно никаких, — отвечаю я.
— Свидетель ваш, — поворачивается Анжела к Уэйду Престону.
Сегодня он вырядился как никогда, — можете мне поверить, если уж я отпускаю комментарии по поводу одежды, значит, это действительно нечто ужасное. На нем была рубашка в фиолетовую и белую клетку. Галстук в черную и сиреневую полоску. Черный пиджак отливал немного серым, немного серебром, немного фиолетовым. И тем не менее все, что давно было признано анахронизмом лихих восьмидесятых, благодаря его автозагару и побрякушкам смотрелось как оживший разворот мужского журнала «Джи-Кью»
— Мисс Шоу, — начинает он, и я опускаю глаза, чтобы посмотреть, не тянется ли за ним маслянистый след. — Ваши работодатели знают, что вы лесбиянка?
Я расправляю плечи. Хочет войны — он ее получит!
В конце концов, я что, зря красила губы?
— Я не кричала об этом на каждом углу. Учителя в учительской обычно не обсуждают свою сексуальную жизнь. Но я этого и не скрывала.
— По-вашему, родители не имеют права знать, какого рода психологическую помощь получают их дети? — При слове «помощь» он презрительно усмехается.
— Кажется, никто не жалуется.
— Вы когда-нибудь говорили с их детьми о сексе?
— Если ученики сами затрагивали эту тему. Некоторые приходят ко мне из-за проблем со сверстниками. Некоторые даже признались, что, возможно, являются геями.
— Значит, вы вербуете этих невинных подростков в свои ряды? — стоит на своем Престон.
— Естественно, нет. Но я даю им возможность выговориться, когда окружающие… — я выдерживаю эффектную паузу, — не слишком толерантно к ним относятся.
— Мисс Шоу, вы показали во время прямого допроса, что считаете себя достойным опекуном ребенка, это так?
— Да, — подтверждаю я.
— Вы утверждаете, например, что в состоянии справиться с любой проблемой?
— Можете в это поверить.
— Хотел бы напомнить, что вы находитесь под присягой, — говорит Престон.
На что, черт побери, он намекает?
— Разве вас в две тысячи третьем году не помещали на неделю в психиатрическое отделение клиники Блэкстоуна?
Я замираю.
— Произошел некий разрыв отношений. Я добровольно на неделю легла в клинику, чтобы справиться со стрессом. Меня пролечили, больше подобного не повторялось.
— Следовательно, у вас был нервный срыв.
Я облизываю губы и чувствую воск от помады.
— Это преувеличение. Мне поставили диагноз «истощение».
— Неужели? И все?
Я вздергиваю подбородок.
— Да.
— Следовательно, вы утверждаете, что не хотели покончить с собой?
Зои прижимает руку ко рту. «Лицемерка», — наверное, думает она после вчерашней ссоры.
Я поворачиваюсь к Уэйду Престону и смотрю ему в глаза.
— Нет, естественно.
Он протягивает руку. Бен Бенджамин вскакивает из-за стола истца и передает ему документ.
— Я бы хотел приобщить это лишь для уточнения диагноза, — произносит Престон, передавая копию секретарю суда, чтобы тот поставил печать, а потом протягивает копию мне и Анжеле.
Это медицинские выписки из Блэкстоуна.
— Протестую! — кричит Анжела. — Я первый раз вижу эти документы. Представить себе не могу, как мистеру Престону удалось получить их законным путем, поскольку это конфиденциальная информация…
— Миссис Моретти может ознакомиться со своим экземпляром, — предлагает Престон.
— Ваша честь, согласно закону о соблюдении врачебной тайны, я должна была получить данные документы за три недели до того, как приобщать их к делу. Мисс Шоу даже не является стороной этого процесса. Эти документы никоим образом не могут быть приняты в зале суда.
— Я не прошу приобщить их к вещественным доказательствам, — заявляет Престон. — Я использую их для того, чтобы обвинить свидетеля в лжесвидетельстве. Поскольку мы обсуждаем вопрос о возможном опекунстве, полагаю, крайне важно знать, что эта женщина не только лесбиянка — она еще и лгунья.
— Протестую! — еще громче кричит Анжела.
— Если миссис Моретти требуется небольшой перерыв, чтобы просмотреть документы, мы готовы дать ей несколько минут…
— Не нужен мне перерыв, вы, пустозвон! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эти документы не только не имеют отношения к делу, но и получил их мистер Престон незаконно. Он пришел в зал суда с грязными руками. Не знаю, как поступают в Луизиане, но здесь, в Род-Айленде, у нас есть закон, защищающий граждан. А сейчас права мисс Шоу бесстыдно нарушаются.
— Ваша честь, если свидетель согласна отказаться от своих показаний и признать, что предпринимала попытку самоубийства, я с радостью сниму эти документы с рассмотрения, — говорит Престон.
— Хватит! — вздыхает судья. — Я разрешу приобщить эти документы исключительно с целью установления истины. Однако прежде я хотел бы, чтобы сторона истца объяснила, как они к ней попали.
— Их подсунули под дверь моего гостиничного номера, — отвечает Уэйд Престон. — Пути Господни неисповедимы.
Сильно сомневаюсь, что Бог воспользовался копировальной машиной в Блэкстоуне.
— Мисс Шоу, я повторяю свой вопрос: в клинику Блэкстоуна в две тысячи третьем году вас привела попытка совершить самоубийство?
Я чувствую, как пульсирует кровь, и заливаюсь краской.
— Нет.
— Значит, вы случайно проглотили целую упаковку тайленола?
— У меня была депрессия. Я не собиралась сводить счеты с жизнью. Это было очень давно. Сейчас у меня абсолютно другая жизнь. Откровенно говоря, я не понимаю, почему вы вообще занимаетесь этой охотой на ведьм.
— Справедливо ли утверждение, что восемь лет назад вы были расстроены? У вас случился кризис?
— Да.
— Произошло нечто такое, что настолько привело вас в замешательство, что вы оказались в больнице?
Я опускаю глаза.
— Наверное.
— Зои Бакстер заявила, что у нее был рак. Вам известно об этом?
— Да. Но сейчас она здорова.
— Рак имеет отвратительную привычку возвращаться, не так ли? Мисс Бакстер вновь может заболеть раком, правда?
— Как и вы, — отвечаю я.
«Желательно в ближайшие три минуты».
— Это ужасное предположение, — ведет свое Престон, — но мы должны рассмотреть все возможности. Давайте представим, что у мисс Бакстер вновь диагностируют рак. Вы расстроитесь, не так ли?
— Я буду раздавлена.
— Настолько, что может случиться очередной срыв, мисс Шоу? Очередной флакон тайленола?
Анжела вскакивает с протестом.
Уэйд Престон качает головой и спрашивает:
— В таком случае, мисс Шоу, кто позаботится об этих бедных детях?
Как только я покидаю свидетельскую трибуну, судья объявляет перерыв. Когда я прохожу в зал суда, Зои встает и обнимает меня.
— Мне очень жаль, — шепчет она.
Я знаю, она думает о Люси. О том, что я превысила полномочия школьного психолога, чтобы найти для этой девочки то, что сможет удержать ее в этом мире. И сейчас задается вопросом: неужели я увидела в этой девочке себя?
Краем глаза я замечаю фиолетовую вспышку. По проходу гордо вышагивает Уэйд Престон. Я мягко отстраняюсь от Зои.
— Я сейчас.
Я иду за ним в коридор, но держусь в сторонке, пока его приветствуют прихожане, пока он сыплет остротами с журналистами. Он насвистывает, он настолько доволен собой, что даже не замечает, что его преследует тень. Он поворачивает за угол и толкает дверь в мужской туалет.
Я вхожу следом за ним.
— Мистер Престон! — окликаю я.
Он удивленно приподнимает брови.
— В чем дело, мисс Шоу? Мне казалось, что люди, ведущие ваш образ жизни, никогда бы не перепутали уборные и не вошли в дверь, на которой изображен мужчина.
— Знаете, я педагог, а вам, мистер Престон, крайне необходим урок хороших манер.