— Вы так думаете?
— Да. — Я бросаю быстрый взгляд под двери кабинок: к счастью, мы в туалете одни. — Во-первых, о гомосексуализме. Это не стиль жизни. Я такой родилась. Во-вторых, я не выбирала влечение к женщинам. Меня просто к ним влечет. А вы сами выбрали влечение к женщинам? Это происходило во время пубертатного периода? Или когда вы закончили школу? Неужели это был один из вопросов выпускного экзамена? Нет. Гомосексуальность, как и гетеросексуальность, — это невозможность выбора. И я знаю это, потому что никто по доброй воле не захотел бы быть геем. Зачем подвергать себя насмешкам, обидным словам и физическому насилию, с которыми я столкнулась? Разве бы я хотела, чтобы на меня смотрели свысока и навешивали ярлыки такие люди, как вы? Зачем мне добровольно выбирать, как вы это называете, «стиль жизни», который так тернист? Честно говоря, я не верю, что человек, столько поездивший по миру, как вы, мистер Престон, остается таким зашоренным.
— Мисс Шоу, — вздыхает он. — Я помяну вас в своих молитвах.
— Как трогательно! Но поскольку я атеистка, это не имеет никакого значения. На самом деле я надеюсь, что вы все же прочтете о гомосексуализме что-нибудь посвежее, чем Библия, на которую вы ссылаетесь. После пятисотого года нашей эры на интересующую вас тему написано очень много.
— Вы уже закончили? Потому что я пришел сюда не просто так…
— Еще нет. Я еще много кем неявляюсь, мистер Престон. Я не педофил. Я не футбольный тренер, не байкерша, равно как не все геи-мужчины парикмахеры, флористы или дизайнеры интерьеров. Во мне нет ничего аморального. Но знаете, кем я все же являюсь? Интеллигентным, толерантным, умеющим воспитывать детей человеком. Совершенно не похожим на вас. Но от этого я не становлюсь хуже, — говорю я. — Таким людям, как я, не нужно подстраиваться под окружающих. Необходимо просто, чтобы такие, как вы, расширили свой кругозор.
Я замолкаю и чувствую, что даже вспотела. Уэйд Престон, к счастью, хранит гробовое молчание.
— Что такое, Уэйд? — спрашиваю я. — Не привык получать сдачи от девушек?
Он пожимает плечами.
— Говорите, что хотите, мисс Шоу. Можете даже п´исать стоя, если вам нравится. Но ваши яички никогда не станут больше моих, уж поверьте мне на слово.
Я слышу, как он расстегивает молнию.
Я складываю руки на груди.
Тупик.
— Вы так и будете стоять, мисс Шоу?
Я пожимаю плечами.
— Ваш пенис не первый, с которым мне довелось повстречаться в жизни, мистер Престон.
С коротким вздохом Уэйд Престон застегивает ширинку и выскакивает за дверь. Я улыбаюсь во весь рот, так что даже становится больно, и включаю воду.
В туалет заходит незнакомый пристав. Он видит странную высокую женщину, которая смывает в раковину косметику и вытирает лицо дешевым бумажным полотенцем.
— В чем дело? — набрасываюсь я на него.
Он недоуменно таращится на меня, а я неспешно удаляюсь. В конце концов, кто он такой, чтобы говорить мне, что есть норма?
Прежде чем мама Зои будет давать показания, она хочет поговорить со своим стаканом воды.
— Миссис Уикс, — говорит судья, — здесь у нас не цирк. Мы можем продолжать процесс?
Дара поворачивается к нему, продолжая держать стакан в руке. Кувшин, стоящий рядом со свидетельской трибуной, наполовину пуст.
— Известно ли вам, Ваша честь, что вода может нести как позитивную, так и негативную энергию?
— Не знал, что вода может нести еще что-то, кроме влажности, — бормочет судья.
— Доктор Масару Эмото провел научный эксперимент, — надменно продолжает мама Зои. — Если человеческие мысли направить на воду, а потом ее заморозить, кристаллы льда будут либо прекрасны, либо отвратительны — в зависимости от того, какими были мысли, позитивными или негативными. Следовательно, если воздействовать на воду позитивным раздражителем — например, красивой музыкой, изображением влюбленных, словами благодарности, — а потом воду заморозить и изучить под микроскопом, обнаружится, что кристаллы льда симметричны. С другой стороны, если включить выступление Гитлера, или показать жертвы убийства, или произнести «Я тебя ненавижу», а потом воду заморозить, кристаллы будут искривленными и зазубренными. — Она смотрит на судью. — Наше тело более чем на шестьдесят процентов состоит из воды. Если позитивные мысли могут воздействовать на стакан воды, только представьте, какое влияние они оказывают на нас.
Судья проводит рукой по лицу.
— Миссис Моретти, поскольку это ваш свидетель, думаю, вы не будете возражать, если она помолится своей воде?
— Нет, Ваша честь.
— А вы, мистер Престон?
Потрясенный адвокат качает головой.
— Честно говоря, я даже не знаю, что сказать.
Дара фыркает.
— В конечном счете, может быть, с точки зрения воды, это настоящее благословение.
— Можете продолжать, миссис Уикс, — говорит судья.
Дара поднимает стакан.
— Сила, — произносит она глубоким, низким голосом. — Свобода. Терпение. Справедливость.
Это может показаться вычурным, эксцентричным, новомодным, но звучит захватывающе. Кто из нас — во что бы мы ни верили — стал бы возражать против этих принципов?
Дара выпивает воду до последней капли. Потом переводит взгляд на судью О’Нила.
— Все. Неужели это было так неприятно?
Анжела подходит к ней. Мать Зои снова наполняет стакан водой. Не по привычке, а потому что прекрасно знает — это заставит всех помнить, что слова, сказанные перед водой, могут изменить ее, совсем как присутствие ребенка в помещении является сдерживающим фактором для непристойных разговоров.
— Назовите свое имя и адрес для протокола.
— Дара Уикс. Проживаю в Уилмингтоне, Ренфру-хайтс, 5901.
— Сколько вам лет?
Дара, побледнев, смотрит на Анжелу.
— Я действительно должна отвечать на этот вопрос?
— Боюсь, что да.
— Шестьдесят пять. Но чувствую я себя на пятьдесят.
— Как далеко вы живете от своей дочери и Ванессы Шоу?
— В десяти минутах, — отвечает Дара.
— У вас есть внуки?
— Пока нет. Но… — Она стучит по дереву.
— Как я понимаю, вы с нетерпением смотрите в будущее?
— Вы шутите? Я буду самой лучшей бабушкой на свете!
Анжела подходит к свидетельской трибуне еще ближе.
— Миссис Уикс, вы знакомы с Ванессой Шоу?
— Да. Она супруга моей дочери.
— Что вы думаете об их отношениях?
— Я считаю, — говорит Дара, — что с ней моя дочь счастлива, а это для меня главное.
— Ваша дочь всегда была счастлива?
— Нет. Она чувствовала себя несчастной после рождения мертвого ребенка и во время развода. Она вела себя как зомби. Я приходила к ней домой, а она была в той же одежде, которую носила вчера. Она ничего не ела. Не умывалась. Не работала. Не играла на гитаре. Просто спала. Даже когда Зои бодрствовала, казалось, что она спит.
— Когда она стала меняться?
— Она начала работать с ученицей из школы, где работает Ванесса. В конце концов они с Ванессой сходили вместе пообедать, стали ходить в кино, на выставки, на блошиные рынки. Я так радовалась, что Зои нашла себе приятельницу.
— Но в какой-то момент вы узнали, что Зои с Ванессой стали больше, чем просто подругами?
Дара кивает.
— Однажды они пришли в гости, и Зои сказала, что хочет сообщить мне новость. Она влюблена в Ванессу.
— Как вы отреагировали?
— Я была сбита с толку. Я знала, что Ванесса стала ее лучшей подругой, но Зои сказала, что хочет переехать к ней и что она лесбиянка.
— Что вы почувствовали?
— Как будто меня ударили обухом по голове. — Дара мнется. — Я не имею ничего против геев, но никогда не считала свою дочь лесбиянкой. Я подумала о внуках, которых у меня никогда не будет, о том, что будут говорить подруги у меня за спиной. Но при этом я совершенно не расстроилась из-за того, что Зои влюбилась. Я расстроилась потому, что как мать я бы избрала для нее другой путь. Ни один родитель не хочет, чтобы его ребенку пришлось всю жизнь бороться с твердолобыми людьми.